Макс Шейдлинг - Ветер мщения

Они долго стояли обнявшись. Наконец, отвесив низкий поклон и припав в последний раз к отцовской руке, ночной гость удалился, и Гвальберт остался один. Тяжело ступая, он подошел к столу, плеснул себе темного вина в серебряный кубок, но так и не выпил: замер, всматриваясь в светлеющее окно, за которым уже становились видны окружающие город бескрайние леса. Как тяжело управлять государством и быть отцом! Какая это мука!

… Вот она — удача! Вот оно — счастье! В самых дерзких своих мечтах он и помыслить не смел о таком везении! Неужели это не сон? На всякий случай он ущипнул себя за ляжку и тут же скривился от боли. Ах, какие пустяки!.. Да он бы согласился на ежедневное бичевание, лишь бы каждый этот день, каждый удар кнута и каждая капля крови приближали его к намеченной цели! Она того стоила. О, да! Они все над ним тайком насмехаются. Злосчастные завистники! Кроме одного Гвальберта — тот можно сказать, ест из его рук. Но теперь птичка сама идет в его силок! Цып-цып… Эта дивная птичка принесет сначала себя… Цып-цып! Потом — трон. Цып-цып… Потом — государство… Цып-цып-цып. Потом… Потом — мир! О, он сумеет поставить дело на широкую ногу! И тогда уже никто его не осилит. И не остановит! Он мечтательно закрыл глаза, и блаженная улыбка расползлась по его физиономии.

… Гвальберт торопливо шел по пустым коридорам и лестницам, пугая стражников, дремавших на карауле в обнимку с алебардами. Догоравшие факелы нещадно чадили, протягивая к высоким каменным сводам черные ленточки копоти. Тень правителя то устало тащилась позади, то вдруг стремительно выскакивала вперед. Его шаги гулко раздавались в темных залах, и лишь поблескивал расшитый золотом камзол, да развевался за плечами бархатный плащ. Вдруг какие-то странные звуки донеслись до него из-за угла, с главной лестницы.

Гвальберт поспешил туда — невероятное зрелище явилось королевскому взору: доблестный ирл Агилульф, известный всем спорщик, игрок и невероятный задира, широко расставив могучие ноги и слегка покачиваясь, поднимался по широкой лестнице в зал, где похоже, все еще пировали самые стойкие гуляки, и хрипло распевали во всю глотку:

На могучей спине доблестного ирла, сверкая влажными боками, покачивалась огромная бочка с благородным напитком. Гвальберт недоуменно развел руками:

— Что это с тобой, милейший? Почему ты уподобился мулу нашего повара? Уж не околело ли несчастное животное? Или это просто твоя походная фляга?

Ирл медленно преодолел последние ступени, бережно опустил на пол свою ношу, распрямился, отдуваясь, и, отвесив поклон, степенно ответил:

— Нет, государь. Клянусь своим жеребцом Альдобрандом! Угораздило же этих безмозглых надутых индюков побиться со мной об заклад, что я не смогу принести в зал эту толстуху. Хо-хо! Плакали их денежки И заплачут еще посуда и мебель в тех тавернах, куда мы завтра же с этими денежками и отправимся! Не будь я ирл Агилульф!

Он радостно похохатывал, предвкушая молодецкую гулянку и прислушиваясь к бряканью кружек и кубков о дубовые столы. Гвальберт задумчиво окинул взглядом светловолосого богатыря.

— Дошло до меня, любезный ирл, что ты большой любитель играть в кости и биться об заклад. И, к несчастью, фортуна не всегда бывает на твоей стороне. Беда, тебя постигшая, привела в смятение многие светлые умы в моем дворце, и случалось мне слышать, как няньки пугают малых детей твоим именем.

Агилульф вдруг так испугался, что даже веснушки побледнели и мгновенная судорога исказила лицо, а Гвальберт, словно не замечая его смятения, продолжал:

— Тяжела твоя участь, ирл,— скоро ты и шага не сможешь ступить в моем государстве. И что же дальше? Добровольное изгнание? Бегство от самого себя? От своего имени, своей тени?..

Агилульф повалился в ноги венценосному повелителю:

— Прости, государь! Нергал попутал! Не помню ничего!

Он замотал, как бык, лобастой головой.

— Опоил меня тот демон неведомым зельем. Околдовал! Опозорил! Теперь не то, что на турнирах — в коридорах дворца, и то показываться стыдно… Не вели казнить, государь! Я верный твой слуга, и честь твоя никакого ущерба не претерпела. Ушли меня на дальние границы, с глаз долой, где я, сражаясь с врагами, с честью сложу свою несчастную голову!..