Ирина Скидневская - Фэнтези-2005

В самый темный и ответственный день зимы шаман племени айнов по имени Токо откинул меховой полог и вышел из яранги, чтобы прочесть на небе его письмена.

От морозного воздуха перехватило горло. Шепча заклинания, старик по ломающемуся насту обошел ярангу и только тогда поднял голову. Вся северная сторона неба озарялась двумя колышущимися дугами, багровой, как кровь, и зеленой, как трава в оттаявшей по весне тундре. Токо обомлел — слишком безжалостными были знаки.

— Зима выдалась тихая, о Солнце! Охотники набили вдосталь моржей и даже кита загарпунили. В ярангах жарко пылают костры, люди сыты и поют песни. От радости. Потому что мясные ямы заполнены доверху и всем хватает чаю и табака. И весна будет теплой… Льды отойдут, вода очистится, и тогда можно бить нерпу. Не придется айнам глодать полусгнившие ремни и выскабливать из бочек протухшие остатки жира и мяса. Вот все, чего просят айны у жизни, у тебя, о Солнце!

Багровые занавеси колыхались, переливаясь всеми оттенками красного. И ни проблеска зелени!

Шаману стало жарко. Он откинул капюшон с опушкой из неиндевеющего меха росомахи, извлек из-под полы обтянутый кожей желудка моржа бубен-ярар и несильно встряхнул. Потом тихо запел. Нельзя так громко разговаривать с небом, он, Токо, виноват, но пусть Солнце простит его, глупого, и даст знак, что за беда ожидает айнов…

Жалобно звучит ярар, аккомпанируя смиренному бормотанию. Молит старый Токо простить племя трудолюбивых морских охотников — за грехи, за недостойные мысли, за гордыню, неизвестно за что, просто так, за все, что не понравилось Великому Солнцу!

Звуки далеко разносятся по тундре, отражаются от пустынных скал на берегу залива, где темными пятнами виднеются яранги. Но в ответ еще ниже свешивается с небес переливающаяся рдяная бахрома.

Песец был беленьким и шустрым. Веселым очень. Он подпрыгивал и вертелся, как в танце, уводя от яранги в темноту, и у Иби сил не было отвести взгляд от светящегося огненно-золотистого ореола вокруг его пушистой шубки. Наконец зверек присел на задние лапки и подпустил девушку к себе. Как ручной, смиренно вытерпел, когда погладила она его аккуратную головку со смышлеными черными глазками. Потом Иби вернулась в родную ярангу, легла в спальном уголке на пол, застеленный мягкими оленьими шкурами, — айны выменивали их у оленных племен на нерпичий жир, — и больше уже не встала.

Погоревав, совершили айны немудрящий похоронный обряд. Несколько заклинаний, произнесенных шаманом, короткая дорога к вершине горы, и вот уже тело заложено камнями, чтоб не добрались до него волки или песцы.

Когда на следующий день не проснулась Пату, дочка охотника Куари, мрачный Токо обстоятельно поговорил с духами жилищ и в каждой яранге нашептал на моржовую печенку, предназначенную к ужину.

Утром опять горе: в стойбище недосчитались еще одной души, певуньи и озорницы Нанайны. Убитые горем родители не знали, что и думать, ведь накануне в их доме не происходило ничего необычного. Молчали и домашние деревянные идолы, чьи лики по обычаю были смазаны нерпичьим жиром и довольно лоснились.

Ночью собрались все в просторной яранге Койта, отца Нанайны. Стенаний не было слышно, у айнов не принято громко выражать скорбь. Токо в своем балахоне из дымчатого меха росомахи, украшенном множеством монет, колокольчиков и звенящих пластинок, с тихим бормотанием обошел простертое посреди яранги мертвое тело, присел на корточки и подсунул под голову умершей палку. Лицо его, блестевшее от пота, напоминало кусок отполированного дерева.

— Слышит ли нас Нанайна? — произнес Токо и осторожно надавил на конец палки — голова девушки легко приподнялась, что означало «да».

— Не рассердит ли старый Токо духов этого дома своими расспросами?

Шаман с трудом поднял голову девушки — «нет».

— Хорошо ли жилось Нанайне с ее родителями?

«Да».

— Кто-то обидел Нанайну?

«Нет».

— А может быть, Нанайна заболела?

«Нет».

— Зачем тогда Нанайна переселилась к духам? Неужто кто-то заставил Нанайну это сделать?

«Да».

По яранге пронесся общий вздох.

— Беда живет в этом доме? — продолжал Токо. По лицу его градом катился пот, руки дрожали.

«Нет», — в последний раз ответила мертвая, и Токо почувствовал, что больше спрашивать нельзя.