Энтони Райан: Песнь крови

Я ощущал странный соблазн: северянин понимал, что я алчу тех сведений, которые он может мне дать. Мое уважение к нему росло, моя неприязнь – тоже. Он использовал меня, он хотел, чтобы я написал историю, которую он может поведать. Почему именно – я понятия не имел. Я понимал, что это имеет какое-то отношение к Янусу и к поединку, что ожидал его на островах. Быть может, он нуждался в том, чтобы облегчить душу перед смертью, оставить в наследство правду о себе, чтобы история запомнила его не только как Убийцу Светоча. Последняя попытка оправдать себя самого и своего покойного короля.

Я позволил молчанию затянуться, наблюдая за косатками до тех пор, пока они не наелись свежей рыбы и не уплыли к востоку. Наконец, когда солнце начало клониться к горизонту и тени удлинились, я произнес:

– Ну что ж, расскажите.

В то утро, когда отец Ваэлина отвез его в Дом Шестого ордена, над землей стелился густой туман. Мальчик сидел впереди, вцепившись в луку седла, наслаждаясь поездкой. Отец редко брал его покататься.

– А куда мы поедем, милорд? – спросил он у отца по дороге в конюшню.

Высокий мужчина ничего не ответил, лишь замялся на мгновение, прежде чем взвалить седло на одного из своих боевых скакунов. Ваэлин привык к тому, что отец почти никогда не отвечает на вопросы, и не увидел в этом ничего особенного.

Дом остался позади. Железные подковы цокали по булыжной мостовой. Через некоторое время миновали северные ворота, где на виселице раскачивались трупы в клетках, распространяющие тошнотворный запах тления. Мальчик давно научился не спрашивать, что сделали эти люди, чтобы заслужить подобное наказание: то был один из тех вопросов, на которые отец отвечал охотно, и от его рассказов Ваэлина бросало в пот и он плакал по ночам, всхлипывая от любого звука за окном: ему все казалось, что за ним вот-вот придут разбойники, мятежники или отрицатели, одержимые Тьмой.

За стенами булыжники скоро сменились мягкой землей, и отец пустил коня сперва легким галопом, а потом и в карьер. Ваэлин восторженно хохотал. На миг ему сделалось стыдно за свое веселье. Миновало всего два месяца, как скончалась матушка, и отцовская скорбь черным облаком висела над всем домом. Слуги держались робко, гости навещали редко. Но Ваэлину было всего десять, и к смерти он относился по-детски: по матери он скучал, но ее уход представлялся ему загадкой, величайшей тайной мира взрослых, и хотя мальчик плакал, но почему – он и сам не знал, а воровать у повара печенье и играть во дворе с деревянным мечом он так и не перестал.

Они скакали всего несколько минут, потом отец натянул повод, хотя для Ваэлина все закончилось слишком быстро, он был готов мчаться так вечно. Они остановились у больших железных ворот. Решетка была высокая, выше, чем три человека, поставленных друг на друга, и каждый прут завершался острым наконечником. Над аркой ворот возвышалась железная фигура: воин, держащий меч перед собой, острием книзу, и лицо его – иссохший череп. Стены по обе стороны ворот были почти так же высоки, как сами ворота. Слева, на деревянной перекладине, висел медный колокол.

Отец Ваэлина спешился и снял с седла сына.

– Что это за место, милорд? – спросил он. Собственный голос казался ему громким, как крик, хотя говорил он шепотом. Тишина и туман вселяли тревогу, ему не нравились эти ворота и фигура на них. Он знал с ребяческой уверенностью, что пустые глазницы – ложь, обманка. Фигура следила и ждала.

Отец не ответил, подошел к колоколу, снял с пояса кинжал и ударил в колокол навершием рукояти. Звон звучал как дерзкий вызов тишине. Ваэлин зажал уши руками, пока звон не стих. Когда он поднял глаза, отец стоял над ним.

– Ваэлин, – сказал он своим хриплым голосом воина. – Помнишь ли ты наш девиз, которому я тебя научил? Наше семейное кредо?

– Да, милорд.

– Повтори его.

– «Верность – наша сила».

– Да. Верность – наша сила. Помни об этом. Помни, что ты мой сын и что я хочу, чтобы ты остался здесь. Тут тебя многому научат, ты станешь братом Шестого ордена. Но ты навсегда останешься моим сыном и будешь чтить мою волю.

За воротами захрустел щебень, и Ваэлин вздрогнул, увидев за решеткой высокую фигуру в плаще. Человек ждал их. Лица его было не видно в тумане, но Ваэлин съежился, понимая, что его изучают и оценивают. Он поднял взгляд на отца, увидел крупного мужчину с решительным лицом, с седеющей бородой, с глубокими морщинами на щеках и на лбу. В выражении отцовского лица было нечто новое, нечто, чего Ваэлин никогда прежде не видел и назвать бы не сумел. В грядущие годы он видел его на лицах тысяч людей и узнавал, как старого приятеля: страх. Его поразило, что отцовские глаза сделались необычайно темными, темнее, чем у матушки. Таким он и запомнил отца на всю жизнь. Для других он был владыкой битв, первым мечом Королевства, героем Бельтриана, спасителем короля и отцом прославленного сына. Для Ваэлина он навсегда остался испуганным человеком, оставляющим сына у ворот Дома Шестого ордена.