Асия Уэно - Сказки семи ветров

— Три года провела я с тобой, уповая лишь на надежду. Но тот, кто страдал, никогда не заставит страдать другого. Я не смогу жить без тепла и солнца. И всё же знай! Там, в маленькой деревеньке на склоне Горы, тебе всегда будут рады.

Ничего не ответил он. Спустился с трона, обнял жену за плечи, и больше не возвращался в обитель холода и мрака.

Сказывают, часть подземного народа ушла со своим повелителем, перед тем, как пути в недра Медной Горы затворились навсегда. Может, с кем-то из них и Арджан наш счастье слепил. Трудно ли, если руки золотые?

Джинни О'Нил жила на чердаке в крошечном домике по соседству с Причалами — суетливыми и шумными, пропахшими рыбой до последней песчинки под её босыми ногами. Бедняжка Джинни едва сводила концы с концами, подрабатывая в окрестных прачечных, а ещё в таверне судомойкой — так что башмаки у неё были всего одни, старые и потёртые. Левый каблук наполовину отвалился и клацает при ходьбе, несмотря на дюжину вбитых гвоздей. Правый ещё держится, но едва-едва. Такая вот реликвия, лишний раз надеть опасаешься.

Кто знает: может, будь они поновее, ничего бы и не вышло…

Когда Джинни не работала, она мечтала. О разном. Как найдёт в канаве золотое кольцо, расклеит по городу объявления о находке — она была честной девушкой — а владелец, о чудо, окажется достойным молодым джентльменом. Возьмёт её в услужение, а там влюбится да женится. Или воображала, как случайно подслушает разговор двух моряков о таинственном кладе на далёком южном острове. Спрятавшись в трюме, она непременно отправится туда и станет обладателем — нет, не золотых монет, а волшебного амулета, хранящего память давно ушедшей эпохи. Грезила и о том, как однажды тёплым летним вечером в гавань медленно и величаво войдет бригантина её отца.

Но годы летели, весенние ветра сменялись осенними, а отец всё не возвращался и не возвращался. Портовый город жил своей жизнью — немудрёной и обыденной, от праздника к празднику, и эта повседневность, подобно медленной, но беспощадной отраве, проникала в кровь Джинни, в самое её сердце, и мечты приходили всё реже и реже… Правый каблук последовал за левым. Чердак рассохся, сделавшись совсем уж неуютным в дождливые ночи. Хозяйка дома то и дело заводила с мужем разговор, а не пора ли заняться ремонтом — на девушку же поглядывала выжидающе. На справный угол и жилец сыщется поприличнее. Хоть на грош, а больше даст.

Не то, чтобы она совсем уж не жалела постоялицу — жалела. Только своя рубашка ближе к телу. Чай, не родственница, из милости-то содержать.

А Джинни спускалась к Причалам, и каждый раз был словно последний. Перед тем, как нырнуть в таверну, окунувшись в людскую суматоху и сомнительные ароматы замызганных кастрюль, она оборачивалась, провожая взглядом солнце, укладывающееся на покой в морские глубины. «Только сегодня — и хватит, перебираюсь в деревню к родственникам», — говорила она себе, прекрасно сознавая, что «сегодня» непременно отложится на завтра, «перебираюсь» означает долгий пеший путь, а родственники, ни разу не подавшие о себе вести после исчезновения отца, едва ли обрадуются нахлебнице, мало приспособленной к сельской жизни. А ещё в деревне никогда не будет моря и этих алых лучей, струящихся по волнам, этого горячего пряного ветра, теребящего завитки медных прядей на висках…

«Сегодня — и хватит…»

Накануне Летнего Солнцестояния хозяйка хлебнула лишку и без обиняков сообщила девушке, что такими постояльцами она сыта по горло, и после народных гуляний кое-кому придётся подыскивать себе иное жильё. Тогда Джинни поняла: пора. Сразу после праздника.

Получив в таверне расчёт, а в прачечных — пожелания удачи, она долго бродила по берегу вдоль вереницы причалов, глазея на бухту с кораблями так, словно это зрелище было для неё в диковинку. На улице, ведущей к рынку, замедлила шаг, остановившись у дощатого забора с объявлениями. Танцы на городской площади. Состязание музыкантов в ратуше. Ярмарка хмеля и награда за самый внушительный пивной живот. В преддверии праздника город пестрел яркими листками, и среди жизнерадостных призывов «Веселись с нами!» не было ни одного, дающего надежду ей, Джинни.

«Сейчас бы я обрадовалась даже пивному животу», — размышляла она, задумчиво ковыряя песок пальцами ноги. Башмаки ожидали своего часа на чердаке. Ступня наполовину погрузилась в ямку на месте вывалившегося из брусчатки булыжника, и нащупала что-то гладкое и лёгкое, тотчас же вынырнувшее на поверхность, словно маленькая коричневая лодочка. Джинни нагнулась и подняла находку. Это была флейта. Точнее, её половинка — та, в которую дуют. Больше о флейтах она не знала ничего.