Георгий Адамович - «…Не скрывайте от меня Вашего настоящего мнения» - Переписка Г.В. Адамовича с М.А. Алдановым (1944–1957)

А вот при чем тут масоны, я совершенно не понимаю. Это им только могло бы помешать.

Меня чрезвычайно огорчила кончина Бориса Сергеевича <���Миркина-Гецевича>. Я знал его сорок лет. Прокоповича знал гораздо меньше. Я ведь и переписывался только с Екатериной Дмитриевной <���Кусковой>, а с ним очень редко, лишь обменивались приветами.

Пригласил ли Американский комитет русских писателей из Америки? Не знаю, чем он вообще руководится в выборе? Ремизова пригласили, хотя у него советский паспорт. Были ли еще отказы от писателей? Но моя айзолэшен [440], в отличие от Англии 19-го века, никак не будет «сплендид» [441]: ведь политические деятели наши все рассорились (в отличие от меня) с Американским комитетом, — теперь и Мельгунов.

Татьяна Марковна и я шлем Вам самый сердечный привет. Не поленитесь, напишите поскорее обо всех новостях.

104, Ladybarn Road Manchester 14 30/IV-55

Дорогой Марк Александрович

Я оставил в Париже Ваше последнее письмо, собрался сейчас писать Вам, — но не помню, были ли с Вашей стороны какие-либо вопросы. Простите, если были и если остаются они без ответа.

О Париже я, кажется, писал Вам. У меня, в общем, впечатление такое, что съезда не будет. Но основано оно на разговорах ни в какой мере не «официальных». Ни Зайцева, ни Набокова я не видел. Зато видел несколько раз Маковского, который и хочет, чтобы съезд был, и боится, что будет он жалким и серым.

Писали ли Вам Ивановы, он или она, о необходимости их перевода из южного дома в дом около Парижа? Спрашиваю об этом потому, что пишут они всем, кто может «повлиять» (на Долгополова, Кровопускова [442]и др.). К сожалению, их не хотят, и вовсе не из-за политических причин, как они думают, а из-за боязни всяких историй и капризов. По-моему, они изменились и присмирели, а она пишет мне, что на юге ей жить категорически запрещено [443]. Не знаю, удастся ли их imposer [444]. Старается В.В. Вырубов, да и не только он.

У Любовь Александровны <���Полонской> был несколько раз. В последний раз — вечером 24-го — она была взволнована болезнью своего beau-frere’a [445]. Не знаю, поправился ли он и насколько припадок был серьезен.

А как Ваше здоровье, дорогой Марк Александрович? Как Татьяна Марковна? С удовольствием думаю, что лето уже совсем недалеко. Крепко жму Вашу руку.

Ваш Г. Адамович

Дорогой Георгий Викторович.

Вы спрашиваете, не было ли вопросов в моем последнем письме. Для верности я его перечел. Вопрос был разве в том, как Вы окончательно отнеслись к идее съезда и к суждениям Маковского (мне, кстати, показалось по копии, что я что-то «докторально» высказал Вам об этом свое мнение; если это так, то извините, — Вы знаете, что мне докторальный тон не свойствен). Участвовать же в съезде или в его «духовных центрах» я ни в каком случае не буду.

По делу Одоевцевой я писал ряду лиц: Долгополову и Кровопускову с просьбой принять Ивановых в свои дома, а Буниной и Маклакову с просьбой повлиять на Долгополова и Кровопускова. Сделал что мог один Маклаков, но я вижу, что надежды немного. Ирине Владимировне, которая мне писала, я, не называя имен, сообщал полученные мною сведения, по возможности смягчая. Вы, конечно, правы.

Здоровьем похвастать не могу. Недели через две мне предстоит в Ницце операция простаты. Она считается неопасной, но все может быть. Если исход будет «неблагоприятный» — «The sixties are very dangerous [446]», — говорит Сомерсет Мохэм [447], — то сообщите через кого-нибудь из сотрудников в лондонскую какую-либо газету, — моим близким все же «утешение», хотя и небольшое. Однако надеюсь на благоприятный исход и даже на «оздоровление и омоложение всего организма», которое мне обещают. Сделает операцию доктор Клерг [448], его хвалят. К собственному моему удивлению, я не очень волнуюсь. А все-таки еще один роман хотел бы написать. Как Вы знаете, «Бред» я давно кончил и уже отослал последние два отрывка «Новому журналу». Полный же текст, как и полный текст «Повести о смерти», давно находятся у Вредена, который по сей день мне ничего об этом не написал!!

О состоянии своего здоровья Вы не пишете упорно. Между тем я слышал, что Вы жалуетесь.

У нас сейчас гостит Вера Марковна. Скоро вернется в Лондон.

Когда же точно Вы приедете в Ниццу? Я в клинике буду лежать, верно, три или четыре недели, — во всяком случае, пропадает самый прекрасный месяц года.

Оба шлем Вам самый сердечный дружеский привет. Очень кланяется и Вера Марковна.