Георгий Адамович - «Я с Вами привык к переписке идеологической…» - Письма Г.В. Адамовича В.С. Варшавскому (1951-1972)

Публикуемый ниже корпус писем представляет собой любопытную страничку из истории эмиграции. Вдохновителю «парижской ноты» [1] Наиболее подробно о ней см.: Коростелев О.А. «Парижская нота» // Русская литература 1920— 1930-х годов. Портреты поэтов: В 2 т. / Ред. — сост. А.Г. Гачева, С.Г. Семенова. М., 2008. Т. 2. С. 500–552; «Парижская нота»: Материалы и исследования / <���Сост. О.А. Коростелев>. Литературоведческий журнал. 2008. № 22. С. 3–324. было о чем поговорить с автором книги «Незамеченное поколение» [2] Полемика, вспыхнувшая более полувека назад вокруг определения «незамеченное», не затихает до сих пор. Одни полностью отрицают саму возможность использования его в научной литературе, другие, напротив, считают весьма удачным: «Кажется, не сделай он больше ничего, один только его эпитет “незамеченное” мог бы претендовать на вполне состоятельную историческую ценность» («Семь лет»: История издания: Переписка В. Варшавского с Р. Гринбергом / Публ. В. Хазана // Новый журнал. 2010. № 258. С. 180). , несмотря на разницу в возрасте и положении в обществе. Адамович в эмиграции числился среди писателей старшего поколения, или, как определяла это З.Н. Гиппиус, принадлежал к среднему «полупоколению» [3] Антон Крайний. <���Гиппиус З.Н.> Почти без слов // Последние новости. 1939. 9 марта. № 6555. С.3. , служившему связующим звеном между старшими и младшими. Варшавский — автор определения «незамеченное поколение», в одноименной книге давший его портрет, по которому теперь чаще всего судят об эмигрантской молодежи.

Адамович еще до войны был для Варшавского мэтром и властителем дум, а после войны стал старшим другом. Постоянная переписка началась после того, как оба почти одновременно уехали из Парижа: Адамович отправился преподавать в Манчестер, а Варшавский перебрался в США. Однако именно межвоенная парижская жизнь и недоспоренные на Монпарнасе споры продолжают волновать обоих и занимают в письмах важное место.

Варшавский, как и многие из молодых эмигрантов, принял мироощущение Адамовича, не слишком четко, но убедительно выражаемое в его статьях, как что-то для себя очень важное и насущное. Он и добровольцем на войну пошел, вдохновленный примером Адамовича [4] Подробнее см.: Георгий Адамович, русская эмиграция в Париже и Вторая мировая война / Предисл. и примеч. О.А. Коростелева // Литература: Еженедельное приложение к газете «Первое сентября». 1997. № 18 (май). С. 6–7, 13. .

Варшавский с первых публикаций привлек Адамовича предельной искренностью в творчестве, честностью перед самим собой и стремлением осмысливать опыт всего поколения. Именно эти черты Адамович прежде всего отметил, отзываясь на одну из первых его серьезных публикаций. И именно эту публикацию Варшавского Адамович выделил особо, рецензируя четвертый номер «Чисел»: «В поисках того, что для “Чисел” характерно, перейдем к другим отделам журнала. Из всего материала, помещенного в них, надо выделить три заметки Бориса Поплавского и любопытнейшие в качестве документа, искренние и серьезные “Рассуждения об Андрэ Жиде и эмигрантском молодом человеке” В. Варшавского. <���…> “Рассуждения” Варшавского об Андрэ Жиде дают ключ к вопросу об увлечении эмигрантской молодежи новой французской литературой. Это увлечение заметно и в “Числах”, поэтому признания Варшавского так интересно читать: он говорит не только за себя, но и за многих своих сверстников» [5] Адамович Г. «Числа». Книга четвертая // Последние новости. 1931. 13 февраля. № 3614. С. .

Для старших эмигрантов позиция общественника была совершенно естественной и даже банальной — многие из них постоянно выступали в печати от лица групп, партий, поколения, страны и зачастую не могли отделить свой индивидуальный голос от какого-то неопределенного коллектива.

У молодых ситуация была обратной. В силу их эгоцентризма или новых условий, в которых они выросли, говорить от лица поколения мало кто осмеливался. Большинство из них трудно даже представить в роли трибуна, всерьез и со всей ответственностью выступающего в печати или на публике от лица некоего определенного «мы». Но явную разницу в настроениях старших общественников и молодой богемы ощущали все, поэтому желание Варшавского понять собственное поколение, разобраться, что оно собой представляет, было встречено с большим интересом.