Андрей Посняков - Крест и порох

С рассветом, горя нетерпением, ватажники высыпали из острога, в десятки рук подняли струг, донесли до воды, перевернули на прибрежном пляже и, войдя в волны глубже чем по колено, аккуратно опустили.

Ондрейко Усов, главный корабельщик, тут же забрался внутрь, пробежал вперед-назад, суя нос под лавки и заглядывая в щели. Потом прошел еще раз, но теперь старательно раскачивая струг с боку на бок.

– Вроде нигде пока не течет… – И он махнул рукой: – Весла несите!

Казаки, помогавшие ему в работе, быстро притащили весла с нескольких лодок, забрались внутрь. Поплыли.

Сперва вокруг острова, часто останавливаясь – видимо, осматривались. Потом бодро направились к старому острогу, возле которого и застряли на целый день. Зачем – все догадались с легкостью, и вернувшийся струг, просевший под тяжестью огромного золотого идола, встретили приветственными криками.

– Ни единой течи! – крикнул с носа Ондрейко. – Лучше нового!

Юная шаманка прижалась к плечу мужа и сказала:

– Кажется, мне пора собираться на вылазку. Струг есть, добычу вывезти удастся.

– Постой, – обнял Митаюки казак. – Я все мыслю, а ты сдюжишь такое поручение? Ты ведь сказывала, тяжелая ходишь. Тебе ныне уже трудно должно быть бегать да плавать. Ратное дело и мужику здоровому не всякому по плечу! Многие бабы наши, вон, уже заметно в теле раздались, им и вовсе не побегать.

Шаманка прикусила губу. Она уже и думать забыла, что там еще два месяца тому на берегу высказала, дабы дикарей поглубже пронять. И ведь смотри же ты: запомнили!

– Ну, ты понимаешь, Матвей… – потянула она, лихорадочно придумывая, как выкрутиться. Признаваться в том, что колдуньи рода сир-тя умеют беременеть или оставаться чистыми по своему желанию, юная шаманка совсем не хотела. – Мы ведь каждый день да не один раз друг другом наслаждались. Я уверена была, что уже в положении. Но пока ничего не чувствую. Так что не беспокойся, справлюсь…

Митаюки подтянула его за бороду ближе к себе и ласково поцеловала в губы.

Как было заведено, от острога ватажники отплыли вечером. Остяк и сир-тя – впереди, в самом первом, грубо отесанном челноке, вырубленном казаками еще в верховьях. Маюни был в своей малице, без пояса с саблей и без бубна. Митаюки – в истрепавшейся вконец кухлянке и без ремня. Вместо трофейного поясного набора вождя сир-тя она обвязалась двойной веревкой, сплетенной из лыка, на которую повесила мешочек с околотым камнем, костяные шило и иглу, пару кусочков замши и кое-что из шаманских мелочей, на которые среди прочего хлама никто бы внимания не обратил. Зато на дне челнока, накрытые лубяной рогожей, лежали два бивня троерога. Ну, и кое-какие припасы в дорогу, конечно же.

Митаюки-нэ была родовитой шаманкой, чужие чувства, а иногда и мысли ощущала отлично. А чтобы заметить исходящую от маленького дикаря-ханта ненависть, и талант не требовался. Паренек этого даже не скрывал. Посему девушка и не пыталась с ним заговаривать. Ничего, кроме грубостей, не услышишь. Главное, чтобы дело свое справно исполнял. А там – пусть хоть удавится от злобы.

Маленькая, длинная и почти не нагруженная однодревка двигалась заметно быстрее, нежели глубоко сидящие, большие лодки казаков, и потому вырвалась вперед сразу, оставив спутников далеко позади. К рассвету караван из струга и двух лодок окончательно растворился в тумане за двумя излучинами.

Само собой, в первую ночь они плыли без задержек, дабы дозорный с летучего болотного ящера не заметил путников, идущих в колдовские земли. Утром Маюни останавливаться тоже не стал. Долбленка была мала, паренек прижимался ближе к берегу, скрываясь под прибрежными кустами, так что заметить однодревку с высоты было почти невозможно. На третий день берега украсились уже крупными деревьями, а потому и прятаться особо не требовалось. На четвертый – кроны местами и вовсе смыкались над головой. На шестой лазутчики уже подобрались к местам былых сражений.

– Если кого встретим, говори поменьше, ты себя выдашь, – предупредила юная шаманка. – Глупого нелюдимого охотника изображай и хрипи, будто болен. Запомни: меня зовут Митаюки-нэ! И если я вот так пару раз сожму и разожму пальцы, то окликай, маши рукой. Мало ли мне от собеседника нужно будет избавиться? Воины порой бывают ужасно надоедливы!

Вскоре впереди показалась многократно политая кровью луговина, ныне тихая и мирная, успевшая даже зарасти сочной травой.