Даниэль Труссони - Ангелополис

Шум в коридоре привлек его внимание. В комнату бодрым шагом вошла всегда деловитая Вера Варварина. Наклонившись, он дважды, как принято в Париже, поцеловал ее. Голубые глаза женщины смотрели отрешенно и холодно, словно они никогда не встречались. Смущенный, Верлен усомнился в том, что правильно поступил, обратившись к ней.

Варварина являлась превосходным консультантом. Ее знание Санкт-Петербурга и доступ к ангелологической коллекции Эрмитажа имели огромное значение для Общества. Но он не был уверен в том, что она рада их встрече. Год назад они встречались на конференции в Париже и провели вместе ночь, хорошо выпив перед этим в одном баре около академии, в четырнадцатом аррондисмане. На следующее утро сочли происшедшее ошибкой и решили, что ничего между ними не было. И после того особо не разговаривали. Пусть он и подозревал, что знания Веры могут оказаться полезными, но не мог даже предположить, что будет обращаться к ней насчет Эванджелины.

Верлен смотрел на Веру, следя за каждым ее движением. Женщина оставалась столь же прекрасной и элегантной, как и прежде, однако, к собственному удивлению, он забыл, какова она в постели. Над охотником довлело только одно ощущение – объятие Эванджелины, ее присутствие, подобное кружению белого до синевы снега, пляшущего вокруг него и уклоняющегося от его рук.

Но Вера не забыла ничего. Вдруг повернувшись к Верлену, она лукаво посмотрела на него, потом перевела взгляд на Бруно. Поскольку гость был не один, она приняла серьезный вид.

– Спасибо за то, что без малейшего промедления согласились встретиться с нами, – проговорил Бруно.

– Ваш звонок удивил меня. – Обменявшись с ним рукопожатием, Вера пригласила охотников сесть за один из столов. – Итак, чем могу помочь?

– Не совсем уверен в том, что вы сможете помочь, – проговорил Бруно.

– Мы надеялись получить от вас кое-какую информацию, – вмешался в разговор Верлен.

– С удовольствием.

Вера кинула быстрый взгляд на бывшего любовника. У того заныло под ложечкой. Начали вспоминаться подробности проведенной вместе ночи.

Не пытаясь ничего объяснить, он достал из кармана усыпанное драгоценными камнями яйцо и принялся крутить его в пальцах, словно кубик Рубика. Он старался забыть, что артефакт всего несколько часов назад находился в ладонях Эванджелины и что нефилимы, вероятно, похитили ее для того, чтобы отобрать эту вещь. Вера приняла яйцо от Верлена с таким выражением на лице, будто оно могло вот-вот взорваться в ее руках.

– Боже! Как оно попало к вам?

– Узнаете? – спросил Бруно, явно озадаченный ее реакцией.

– Да. Это яйцо «Херувим и колесница», сделанное Фаберже в тысяча восемьсот восемьдесят восьмом году для императрицы Марии Федоровны, – пояснила она.

Проведя пальцами по эмали, женщина ловкими движениями открыла драгоценность, разведя створки так, что золотой механизм скрипнул. Когда она сняла фигурки колесницы и херувима, Верлен приблизился и принялся следить из-за плеча. Над сокровищем работал искусный мастер. Сапфировые глаза, золотые волосы – изображение херувима было необычайно подробным.

– А что написано на пояске? – спросил Бруно.

– Григорьев, – ответила Вера, прочитав кириллическую надпись. Она задумалась и добавила: – Это фамилия означает «сын Григория».

Верлен не мог не вспомнить о связи Эванджелины с семейством Григори. Будучи внучкой Персиваля Григори, она принадлежала к одному из наиболее порочных и злобных родов нефилимов.

– А не могло ли яйцо принадлежать роду Григори?

Вера посмотрела на него снисходительно.

– Имя Григорий является одним из самых распространенных в России.

Бруно покачал головой.

– Царская побрякушка, красивая безделушка… В ней нет никаких глубин.

– Не соглашусь с вами, – проговорила Вера. – Яйца работы Фаберже являются предметом роскоши, почти совершенным в плане отсутствия практичности… Единственным предназначением их было восхитить и удивить получателя. Непроницаемая оболочка лопается, открывая другое яйцо, а потом в середине второго обнаруживается драгоценный предмет… Сюрприз. Эти предметы представляют собой самое чистое воплощение искусства ради искусства: красоты ради самой красоты.

Верлену нравилась поза, какую Вера приняла во время монолога. Поза застывшей в полушаге балерины: рука движется в такт голосу, словно мысли хореографическим образом следуют ритму тела. Ощутив внимательный взгляд Верлена, женщина изменила позу.