Владимир Кузнецов - Темные (сборник)

Я потерянно иду в толпе, устремившейся к метро. Им нет до меня дела. Решившись, я кладу крыло на плечо хмурого мужика, который неторопливо шагает рядом. Он разворачивается и резко толкает меня в грудь, так что я едва не спотыкаюсь о цепи, ограждающие тротуар. Кто-то шикает на меня, кто-то осуждающе качает головой. В сумерках кудахчут невидимые паяцы.

Вентилятор перестает жужжать: батареек всегда хватало на одну смену. В горле пересохло. Вечерняя улица размывается, мутными пузырями набухают фонари и вывески, фары машин. Знакомый город со своими кариатидами, балюстрадами и мостами, с новой отделкой старинных домов постепенно теряет резкость.

Наверно, это слезы. Из-за обиды и внезапной нерешительности, от изоляции, стыда при мысли о том, чтобы клянчить помощь, и от самой нелепости своего положения.

Я вспоминаю сторожа, у которого, быть может, случился сердечный приступ, и решаю: надо искать в толпе пожилых людей. Они милосердны и отзывчивы. Они прощают глупости и готовы помочь. Сразу же вспоминается моя бабушка, уютный домик и сарай с курами, утки и гуси и запах навоза. Да-да, мне нужны старики, и я несусь прочь от метро, подальше от молодых, которые к ночи становятся громче и разнузданнее.

Тупая ноющая боль от жужжания машин, от цоканья каблуков и разноголосицы вечерней толпы проникла под плюш и засела в голове. Я никак не могу протереть глаза, порой спотыкаюсь или толкаю людей. Я извиняюсь так часто, что это превращается в бормотание, тихое, сбивчивое под стать походке. Я так и иду по Невскому, потом сворачиваю на Садовую, добираюсь до Сенной площади и начинаю бродить по ней кругами, шарахаясь от злых мужчин и деловитых женщин. Но стариков нет – ни одного. Их всегда много утром, они любят бежать в поликлиники, стоять в очередях, торговать у метро…

Наконец, я просто ударился клювом о столб, и кулер, отделенный от рта сеткой, стукнул меня по зубам. Наверно, я здорово приложился, потому что окружающие предметы искажаются: они вытягиваются и сужаются, с жуткой плавностью меняют пропорции, словно отражаясь в кривом зеркале. Я сажусь под фонарем, так как это делают голуби, пыжась и клоня голову набок. Содрогаясь от частых, истерических ударов сердца, я смотрю перед собой.

Я закрываю левый глаз и вижу площадь со станцией, торговым центром и улицей Ефимова, которая начинается аж за моей спиной.

Я закрываю правый глаз и вижу Садовую улицу от трамвайных остановок и закусочных до цветочного магазина.

Я начинаю привыкать к тому, что и как вижу.

Диковинная птица из искусственного меха: безобразно растрепанный логотип оператора сотовой связи. Я дрожу и думаю, что же сказать Кате, и как я ей теперь покажусь, как ей будет больно, как она меня забудет, и я все ищу добрых стариков то левым глазом, то правым, то левым, то правым, и вспоминаю, вспоминаю, вспоминаю, как это называется.

…После полуночи, когда за мной гонятся какие-то ублюдки и все никак не могут подобраться, потому что я их вижу, вижу остро, под каким бы углом они не находились, после полуночи я вспоминаю, как это называется.

Монокулярное зрение.

Когда я перестаю различать, где кожа лица, а где балаклава, я почти сдаюсь.

К людям липнут маски лицемерия и брезгливости. Ко мне – личина птицы, благодаря которой вы дозваниваетесь до близких.

Вся влага, пропитавшая термобелье, после пережитых событий вышла. Как выделения железы, которая смазывает перья птиц, так и пот просочился и освежил запыленный мех. Я плохо чувствую запахи, зато превосходно вижу. Неспроста к моей голове пришили черные, до предела разведенные по сторонам глаза. С того момента, как весь мой прежний опыт треснул и рассыпался, сердце все молотит, будто я тяну стометровку. Может, это и есть птичий ускоренный обмен веществ?

В ту ночь до меня не сразу дошло, отчего я не испытываю голод. Почему я не хочу спать. Я могу исходить ревом, но он будет звучать только в моем плюшевом аду. У меня нет нужды в испражнении, мой облик этого просто не подразумевает. Достаточно идти, петлять, держаться подальше от ночных прохожих, и вот я оказываюсь у офисов оператора. Конечно, они закрыты, но для меня их двери, осененные неведомой благодатью, светятся желтым пламенем свечей, а из окон исходит осязаемое тепло. На крыльце салонов связи я восстанавливаюсь.

Это места силы. Они заменяют еду и сон. Меня к ним тянет.

Теперь я ориентируюсь в пространстве лучше человека.

…Окончательно картина мира складывается после стычки с котами той памятной ночью.