Роберт Л. Андерсон - Страна снов

Волна обрушилась и пронеслась, оставив очевидный факт, сверкающий и прочный. Коннор видел во сне мать в объятиях гигантского таракана и принял голос убийцы за голос своего отца. Хотелось бы Деа ошибаться…

– Твои дядя и мама были… в тесных отношениях?

– Очень, – тут же ответил Коннор. – Таракан любил мою маму почти так же, как… – Он резко замолчал и изменился в лице. Глаза будто кто-то задернул шторкой. – Нет, – сказал он. – Я понимаю, к чему ты клонишь. Ответ – нет.

Деа сглотнула. Во рту стоял отвратительный привкус.

– Он знал, где лежит пистолет. У него наверняка был ключ от вашей квартиры. – Коннор промолчал, и Деа поняла, что не ошиблась. – Проснувшись, ты не испугался, потому что подумал – это твой папа. Голоса твоего отца и дяди похожи?

– Нет! – почти закричал Коннор, затоптавшись на месте. Он описал полный круг, будто зверь в клетке, охваченный отчаянием и непониманием. – Господи, Деа, ты что, не понимаешь? Он же мой родственник – один из немногих, которые у меня остались. Он нам помогал, он любил мою мать, он… – Коннор задыхался, будто от этих слов у него закончились силы. – Зачем ты это делаешь? – Его лицо стало белым, как стена, глаза казались черными провалами. – Зачем ты это делаешь?

Деа прижала ладони к обтянутым джинсами коленям, будто желая вдавить в них чувство вины.

– Ради правды, – ответила она. – И ради тебя.

– Нет, – Коннор попятился, будто Деа собиралась физически влезть к нему в голову. – Я тебе не позволю!

– Коннор, – Деа шагнула к нему.

– Я сказал нет, ясно? – Судя по виду, ему стало дурно. Коннор повторил тише: – Нет.

Минуту они смотрели друг на друга.

– Хорошо, – проговорила Деа, выставив ладони. – Как скажешь.

Коннор заметно расслабился и немного отвернулся. Очень красивый в лучах зимнего солнца, сейчас он казался почти бестелесным, будто Деа его придумала.

– Я боюсь, – хрипло сказал он.

Деа подошла к нему – сердце трепетало, как крылышко, – и тронула за локоть, черпая уверенность в его близости.

– Я тоже.

Он повернулся к ней, и весь мир, кроме него, перестал существовать: глаза, губы, маленький шрам на подбородке, как крошечный полумесяц. Они с Деа застыли в этом пространстве, в светлой новенькой комнате, и на мгновение Деа позволила себе поверить, что так может быть всегда и они будут счастливы. Положив ладони на грудь Коннору, она слушала его сердце, запоминая пальцами ритм. Кровь и кости, клапаны-створки – все так легко смять, повредить, разорвать.

Привстав на цыпочки, Деа поцеловала Коннора.

«Я люблю тебя, – мысленно сказала она. – Извини».

Полсекунды он не реагировал. Закрыв глаза, Деа вдвинулась в мягкую темноту его мозга, но ощутила барьер – поднявшееся стеной быстрое мельтешение разных образов. Но Коннор тут же впустил ее, расслабившись и глубоко дыша, исследуя ее рот своим языком. Деа тоже ощутила внутреннюю релаксацию – легкую, едва заметную. На долю секунды, долю доли секунды возникла лакуна, будто разошелся занавес, и Деа невидимым сильным течением потянуло на другую сторону.

Она оттолкнулась, оставила тело – и прыгнула. Откуда-то издалека донесся крик Коннора.

Занавес уже закрывался, и мгновение Деа парила в душной темноте без тела, без всяких границ. Ощутив дуновение холодного ветра, она с трудом двинулась в сторону возникавшего зимнего городского ландшафта. Город был укутан снегом. Не имея рук, кулаков, пальцев, Деа потянулась к нему.

И темнота отпустила ее. Стеснение в груди исчезло. Дыхание стало резким и болезненным. Ночное небо над головой было странного фиолетового цвета, как налившийся кровоподтек.

В витрине гастронома на другой стороне улицы, заваленной старым снегом и мусором, мигала рождественская гирлянда.

Задуманное удалось.

Деа проникла в воспоминания Коннора.

У нее мало времени – Коннор явно хотел, чтобы она вышла: воздух казался густым, как сироп, и Деа приходилось прилагать огромные усилия, чтобы просто удержаться здесь. Собственное тело реагировало с запозданием, будто она была пазлом, который приходилось заново собирать после каждого шага. От дыхания саднило горло. Деа была инфекцией, и воспоминание атаковало ее со всех сторон, выматывало, отбирало силы.

Прихрамывая, она шла по улице. Воспоминание Коннора существенно отличалось от сна: вокруг было значительно темнее, снег, выпавший несколько дней назад, выглядел желто-серым. Картинка казалась неровной, плохо состыкованной: где-то снег лежал сугробом, а местами исчезал совершенно. Это был город в плотной дымке детского сна, когда детали вставлены позже, по воспоминаниям: комбинированный образ других ночей и других снегопадов. Времени было уже хорошо за полночь – в доме не светилось ни одно окно.