Юрий Перебаев - Хранитель

Гарда.

Ключ.

Тяжелый вздох пошевелил волосы на голове. Глаза медленно поднимаются, встречая взгляд в ответ.

Как копейный удар в сочленение доспеха.

Голубые. Как васильки.

Красивые.

Усталые.

Мертвые.

– раздалось в голове.

Любава?!!

Безумные ночи, угар первой любви, смертная рубка в ковыле, имя на холодеющих устах… Любава!

«Отпусти ее, брат», – кошачья тень мелькнула у ног.

Удар клинком наотмашь. Как глоток воды в пустыне, как клочок чистого неба после затяжной вьюги, как дружеская рука после ударов кованых сапог, как… поцелуй после долгой разлуки…

Рассыпается девичье лицо клочьями тумана, утихает в мозгу последнее «прощай».

Гиблое шипение заставило пошатнуться. Пятном мрака в ночи пропала с глаз фигура, так и не показавшая лица. Последний раскат грома. Тень Кота с прощальным «мяу» умчалась в сторону Мудрого владыки. Лишь мелко дрожал клинок в руке, капля воды сорвалась с ключа на гарде.

На грани слышимости угасало:

Полная луна служила маяком влюбленным и ворам. Двое, смутно угадываемые в тени креста, не были ни теми, ни другими.

– Как все-таки причудлива судьба. Сколько воплощений он ждал этой встречи, отец?

– Семь. Ровно семь. Я следил. Ярополк мне как брат. А какой Баян был…

– Да, я помню. Как все-таки причудлива судьба.

– Ты понимаешь, что ему придется нелегко? Он еще слишком молод, и Темный уже знает.

– Город сделал выбор. И главное – у него правильная душа.

Высокий прерывающийся от страсти женский смех раскатился над ночными склонами. Они любили жадно, неистово, сминая ни в чем не повинные одуванчики. Отдаваясь друг другу со всем пылом 16 лет, сплетаясь, сливались в одно целое, как это случалось с сотнями, тысячами любящих до них, и повторится еще бесконечное множество раз.

Минуты ручейком впадали в реку вечности, чтобы стать прошлым. Но застыло мгновение, замерло мироздание, ахнули заезды. Свершилось. Один особенно юркий сперматозоид достиг своей цели. Все было предрешено. Впрочем, как сотни, тысячи, десятки тысяч раз.

Они лежали, обнявшись, выжатые, как тонкая ткань после тысячи оборотов, а над ними висело звездное небо Матери Городов Русских, лукаво подмигивая Большой Медведицей. С интересом прислушиваясь к процессу, запущенному внутри. Как сотни и тысячи раз…

Тусклый отблеск фонарей на брусчатке. Извилистая лента, струящаяся с Горы к подножию. Сердце Города. Гора. Колышущиеся гроздья сирени. Загадочное дыхание древности. Первые жители. Янтарный отблеск срубов над Днепром. Место силы. Тугой перестук копыт старшей дружины. Последний путь Перуна. Маковки церкви Андрея. Квартал гулящих девок и Турбиных. Потрясающие парадняки. Лукавый прищур Мастера. Андреевский, так похожий на важнейшую артерию в теле Киева.

Она спала, поудобнее устроив округлившийся живот. А на дворе пела вьюга. Морозный ветер, прилетевший со стороны Чернигова, скользнул по обледеневшему подоконнику, тонкой струйкой проникнув в незаклеенную щель. Женщина зябко поежилась. Луч яркой звезды с затянутого тучами небосклона упал на край одеяла. Отблеск фар на стенах домов. Тени зданий накрывали спящую, создавая причудливый узор.

«Мягко. Уютно. Щекотно. Касание. Интерес. Тепло».

– Ч-ш-ш. Ты чего брыкаешся, милый? Маму разбудил…

Длинная стрела, связывающая исток с будущим. Молодость со старостью. Шлифованная брусчатка. Плитка тротуаров. Тревожный набат пожарной команды. Гордая булава. Купола Софии. Мрачный камень охранителей державных секретов. Ворота, крытые золотом. Недремлющая стража старого Города. Борода историка. Звон четырех аккордов под неодобрительным взором непогрешимого классика. Поток юных, полных надежд существ, выливающихся из красных стен. Стеклянный купол академического хранилища знаний. Старшая сестра Крещатика. Улица пресветлого князя. Владимирская.