Татьяна и Дмитрий Зимины - Распыление 2. Полуостров сокровищ

Машка сунула ему под скатерть кусок пирога.

Возникла неловкая пауза. Было только слышно, как птица Гамаюн возится на печи, негромко лязгая железными перышками, да на стене отсчитывают секунды ходики. Часы, кстати, были прелюбопытные: над циферблатом у них были настоящие живые глаза, которые внимательно следили за всем в комнате.

– А вы ведь… из служивых будете? – кашлянув в кулачок, вдруг спросил дед.

– Есть такое дело, – кивнул наставник, предупреждающе выстрелив взглядом в Машку. Та мигом захлопнула рот и разочарованно засопела. – Только мы по дипломатической части.

– А сыскным делом, значить, никогда не увлекались? – Агасфер хитро прищурился, и Лумумба покаянно склонил голову.

– От вас ничего не утаить.

– И к нам тоже неспроста прибыли, – утвердил дед.

– Что хитро, то и просто, – вздохнул учитель. В глазах его мелькнула печаль.

– А раз так – пошли в кабак, – подвел неожиданный итог дедуля и бодро вскочил, оправляя косоворотку. Кот заинтересованно высунул морду из-под скатерти.

– В кабак? – переспросила Машка, глядя в окно. – Так день на дворе.

Лумумба достал часы, а затем удивленно причмокнул.

– Однако. Девять часов уже.

– А светло…

– Скажите мне, что может быть прекрасней майской белой ночи? – продекламировал Агасфер Моисеевич и подмигнул. – Уважьте, господа, не побрезгуйте. Я вас с нашими познакомлю. Заждались поди…

Иван

К ночи похолодало. Солнце бултыхалось у самого горизонта, как замороженный желток в мутном бульоне. По красному небу, радужными перьями исполинской жар-птицы, расходились облака. Сквозь них просвечивала лиловая изнанка. У меня с недосыпу и усталости все контакты в мозгу переклинило, но местных эта постъядерная расцветка, походу, не напрягала: город, несмотря на поздний час, бурлил. Лавки наперебой зазывали покупателей, по мостовым, гудя клаксонами, грохотали автомобили, а по тротуарам фланировали зеваки.

Агасфер Моисеевич, в кипе, чуть потертом на локтях черном лапсердаке поверх косоворотки и кирзовых, смазанных салом сапогах, важно выступал впереди. За ним шел Лумумба, помахивая новой тросточкой. Наставник, игнорируя обновки, напялил любимый кожаный плащ, мне пришлось влезть в тесный пиджак, починенный заботливым бабкиным котом, а Машка не захотела расстаться с любимой джинсовой курточкой, протертой в самых стратегических местах. Она и медведя с собой прихватила. В качестве талисмана, наверное.

Птица Гамаюн, уютно устроившись на плече Лумумбы, интимно ворковала ему на ушко, я не прислушивался. Сначала птицу брать не хотели, но кот так плотоядно ей подмигивал, что сжалились все, даже Машка.

Никто на нас внимания не обращал, не то что днем. Я удивился: драгоценный учитель, в белых перчатках, длиннополом плаще и бакенбардах, имел внушительный вид даже без толпы носильщиков за спиной, но потом дорогу нам перешла толпа викингов – при кольчугах, рогатых шлемах, топорах и моргенштернах, и я успокоился. Портовый город, дикие нравы…

Как бы в подтверждение Маша, толкнув в бок, указала на одну из лавчонок. На вывеске значилось: "Пыльца. Первосортный продукт. Лаборатория Жоржа Милославского".

– У них что, Запыленных совсем не боятся? – спросила она шепотом.

– Не знаю. Я бы боялся.

Вспомнить того же Пеннивайза. Десятка два детей пропало, пока он не спылился… Я тогда еще маленьким был, и у нас, беспризорников, это самая ужасная страшилка была: не прячься, мол, в канализации, к безумному клоуну попадешь…

– На такой халяве наркоманов должно быть, как грязи. Разве это правильно?

– Здесь так не говорят, – птица Гамаюн, услышав наш разговор, слетела с Лумумбиного плеча и приземлилась на моё. Я привычно уже крякнул от тяжести. – Альтернативно зависимые – так мы их зовем в Мангазее.

Машка скептически хмыкнула, и на этот раз я с ней согласился: как не называй, а наркоманы – они и в Африке наркоманы…

Ветер дул так, словно хотел сорвать скальп с черепа. – И это еще низовой, – припомнил я слова деда Агасфера. Страшно подумать, что наверху делается… Задрав голову, я посмотрел на воздушный шар, маячивший над Железной стеной. От него к земле тянулся толстенный канат, напряженный, как струна.

– Они же сгорают, как свечки, – не унималась Маха. – Две-три вмазки и всё, спылились. Какие из них маги?

– Сколько жить – личное дело каждого, – нахохлилась, закрываясь от ветра железным крылом, птица. – А казне прибыток.