Алексей Пейдус - Из жизни тахов. Цикл «Тахи». Часть первая

Ключ плавно скользнул по мутной поверхности замка и тихо, с мягким хрустом вошел в замочную скважину.

Шаббрак набрал воздух в легкие и осторожно повернул дверную ручку. Внутри замка что-то громко щелкнуло, Шаббрак застыл, и резкий звук быстро растворился в призрачной и пыльной ночной тишине старого подъезда.

Шаббрак некоторое время прислушивался, затем перевел дух и больной рукой тихонько толкнул дверь в неосвещенную квартиру.

Проникнув в темный узкий коридор, он не стал зажигать свет. Квартиру он знал, как свои пять изуродованных пальцев…

Много раз он рисовал эту минуту в своем воображении. Много бессонных ночей провел он в своей неуютной, холодной постели, вычисляя нужное стечение обстоятельств.

Он прислонился к косяку и закрыл глаза. Приятное тепло разлилось по позвоночнику, дрогнувшей рукой он вытер выступивший на лбу пот. Тонкие губы искривились в бессмысленной, счастливой улыбке.

Как долго он ждал этот момент! Терпеливо, расчетливо…

Он умел это делать – ждать и терпеть. Ждать, притворяясь слабым, беззащитным. Нелепым. Недалеким. Терпеть, стиснув зубы, унизительную жалость окружающего мира, покровительственное снисхождение и заботливые улыбки свысока.

Притворяться – это идеальный способ существования, беспроигрышный и надежный. Только так можно выжить в этом суровом, но примитивном и предсказуемом мире. Скольких сильных, отважных, благородных – и потому бесконечно глупых! – пережил он на своем веку! Где сейчас те, кто насмехался, кто издевался над ним в своей циничной доброте и деланном внимании?! Нет их, канули они в небытие, и Время давно стерло их имена из книги жизни.

А Шаббрак – вот он! Жив, здоров, и почти счастлив.

Почти счастлив. Почти – потому что, хоть и нечасто, но случалось, что «добыча» уходила из его рук. (И это было опасно: очень опасно, когда жив кто-то, кто видел твое Истинное Лицо). Страх разоблачения приходил по ночам, мучил, терзал душу, стискивал горло железной хваткой, могильным холодом проникал в сердце…

Почти… А еще – и это, может быть, важнее – потому что болит изуродованная Рыжей Бестией рука, похожая теперь на безобразную клешню. Болит дни и ночи, не переставая; в течение многих, многих лет ноет разлагающаяся плоть, болят раздробленные кости. Нет спасения от этой боли, от яда страшных укусов разъяренной самки…

Почти! Потому что жажда мести клокотала все эти годы в груди, не находила выхода, жгла душу, мучила.

Потому что, даже когда он наконец-то нашел ЕЁ, эту тварь, он не мог сразу вцепиться ей в горло своими острыми, крепкими зубами. Не мог рвать, душить, топтать, давить. Потому что это было опасно – показать свое Истинное Лицо: рядом с НЕЙ всегда было много людей.

А она даже не догадывалась, кто притаился так близко от нее, кто выжидал, кто тенью следовал за каждым ее шагом. Он вынужден был многие дни, месяцы, годы притворяться – лебезить, угождать… Он умел быть услужливым. Для того чтобы быть все время рядом, для того, чтобы не пропустить – как случалось раньше – момент для последнего разящего удара.

Но вот и конец невыносимым страданиям.

Вот он – этот долгожданный миг!!!

Шаббрак бесплотной тенью скользнул в серую комнату, остановился, снова затаил дыхание, впился взглядом в темноту. Лишь нереальный, рассеянный свет далекого уличного фонаря слегка подсвечивал смятое постельное белье, сбившееся одеяло, осунувшееся лицо старухи с глубокими темными провалами на месте глаз. Лицо, даже в отталкивающей дряхлости значительное – с волевыми, четко очерченными скулами, высоким благородным лбом – было мертвенно бледным, словно вылепленным из ночного сумрака и белого снега.

Тишина…

На секунду Шаббрака охватила паника. Он опоздал! Но тут старуха чуть всхрапнула, шевельнула рукой.

Жива!

Шаббрак облегченно и громко вздохнул, и старуха открыла глаза.

– Кто?.. – раздался ее хриплый, срывающийся шепот, – Пончик, ты?.. Пончик!

Старуха беспокойно повела по сторонам давно ничего не узнающими глазами.

– Пончик, помоги встать!.. Кто тут? Костя, ты? Костик?…

Старуха вдруг затихла, а затем стала водить восковой рукой перед своим лицом, словно отгоняя от себя тяжелый, вязкий сумрак…

Уже много времени прошло с тех пор, как старуха впала в старческую деменцию. Она никого не узнавала, кроме сына; она путала имена, она почти разучилась ходить, она забывала, как нужно принимать пищу…