Анна Монахова - Гобеленовая книга

Вот и дом Серафимы Точинской, бабушки Фимы, желтый, как лепесток подсолнуха, а под его окнами расцвели первые флоксы и рыжие тигровые лилии. Агата дотянулась до щеколды по ту сторону ворот, дернула ее, и калитка отворилась. Чемодан был брошен на веранде, также, как и потрепанные белые босоножки, все в дорожной пыли.

Бабушка Серафима сидела на своем любимом стуле с клеенчатой обивкой за столом и читала местную газету. Увидев внучку, бабушка радостно бросилась ее обнимать. Агата, почувствовав босыми ногами крашеный деревянный пол, которому было уже наверняка лет сто, с удовольствием прошлась по гладким широким половицам.

Еще несколько лет назад она бегала босыми ножками по этому полу от бабушки, которая пыталась накормить ее вкусной пшенной кашей.

Встав на пороге большой комнаты старого дома, в котором всю свою жизнь прожили дедушка и бабушка, Агата разглядывала знакомую с детства обстановку. В середине комнаты – старинный круглый стол на гнутых ножках, небольшой, очень старый, еще пружинный, продавленный в нескольких местах диванчик, над которым висел прикованный гвоздиками к стене старенький шерстяной темно-зеленый ковер с замысловатыми узорами, старинное расстроенное пианино, а на нем замысловатые узоры кружевных салфеток.

Бабушка Серафима, стоявшая за спиной девочки, улыбнулась и сказала:

– Входи смелей, Агата. Как же я по тебе соскучилась. Очень рада, что ты решила приехать, – но тут она запнулась и замолчала, о чем-то серьезно задумавшись.

– Здесь ничего не изменилось, – прошептала Агата и радостно вздохнув, плюхнулась на свой диванчик, где она спала, приезжая в гости к бабушке. Диван был весь покрыт рытвинами и ухабами, как деревенская дорога, но Агата знала все его ямки и прекрасно на нем высыпалась. Она повернулась и посмотрела на коврик, висевший на стене. Агата похлопала по шерстяному ворсу ладонью и сказала. – Бабуль, а ты все хранишь этот старый половик. Может, обновим обстановку, а?

– Нет, нет, – покачала головой бабушка Серафима. – Этот коврик для меня бесценный. Мне его еще моя мать подарила, когда я замуж выходила. Я этот ковер еще тебе по наследству передам. Да и поздно мне обстановку-то менять. Я в этом доме каждый уголок, каждую складочку знаю. – ответила бабушка.

Серафима осторожно присела рядом с внучкой на диванчике, поставив рядом с печкой свою палку. Бабушкины голубые глаза в сеточке морщин внимательно разглядывали внучку.

– А вот ты изменилась. Выросла-то как! Хорошо доехала? Устала, наверное? Я тебе чаю твоего любимого заварила, с мелиссой, с душицей.

Агата слушала уютный бабушкин монолог, а сама вспоминала автобус и паренька с длинными волосами. Нет, все-таки ей показалось. что он монстр, такого просто не могло быть. Девушка вздохнула и ответила, устало улыбнувшись:

– Нормально добралась. Могло быть и лучше. От чая точно не откажусь, тем более, если его ты заваривала. Дома мы обычно пьем пакетированный. А твой чаек можно, как бальзам пить.

– А как там наша ученая мама? Все корпит над учебниками? Ей уж сорок лет, а она все учится! И зачем ей это? Лучше бы взяла отпуск, да съездила куда-нибудь, отдохнула. После таких-то переживаний.... – тут Серафима замолчала.

Ее дочь, Милена Точинская, всегда такая веселая, бодрая, теперь все отмалчивается, скрывает свою боль. Что за характер у дочери?! Скрытная, тихая, а упрямства столько, что ничем нельзя переубедить, если что-то решила. По телефону только и слышно «Все нормально, мам. Работаю». Словно телеграммы отстукивает. Оно и понятно, разбитое разве склеишь?

– Да с мамой вечно так, – раздраженно сказала Агата. – Я ей говорю, что я уже взрослая, самостоятельная, что могла бы готовить обед, или подработку на лето в городе найти, например, пока она занята своей диссертацией. Но она уперлась «Поезжай к бабушке и все тут. Мол, мне спокойнее будет, если ты будешь с бабой Фимой». Нет, ты не подумай, ба, я просто счастлива, что погощу у тебя. Просто обидно. Она меня вечно ребенком считает.

– А как отец? – спросила бабушка Фима, поправив непослушный завиток над левым ухом внучки. – Не появляется? Не знаешь, что он собирается теперь делать? – но увидев, как меняется выражение лица девочки, пожалела, что задала вопрос. Для Агаты это было пока слишком больно.

С тех пор, как отец ушел из семьи, Агата перестала о нем разговаривать. А когда кто-нибудь вспоминал о нем, у нее в душе поднималась целая буря возмущения.

Как он мог?! Ушел из семьи без всяких объяснений. Даже с ней, со своей любимой дочкой почти не поговорил. Просто пришел однажды, собрал свои вещи и, пряча глаза, сказал, что пока поживет отдельно. Агата уже знала, что означают эти слова – что он нашел другую женщину. Тогда девушка решила, что никогда его не простит.