Мэри Форинер - Лига Крови

На площади в тот день было настоящее столпотворение. Людей было бы ещё больше, если бы на казнь допускали любых желающих взглянуть на казнь. Он же был крайне взволнован, а когда на площадь вывели ее, почувствовал, как по спине катится холодный пот. У неё были связаны руки, а на глазах была повязка, и он не мог видеть, что выражают ее глаза. Гнев, обиду или ненависть. Но точно не страх. Он знал, что Лайла Фарс ничего не боится.

Ещё он знал, что, возможно. совершил ошибку. Ему пришлось предать ее и все их дело. Он действовал из принципов безопасности. Но он не хотел, чтобы ее убивали.

Но по-другому нельзя.

Лайлу вывели на середину площади, где уже установили виселицу. Вот уже давно на этой площади никого не вешали, но сегодня сделали исключение. Лайла – враг народа. Ей уже множество раз угрожали, обещали наказание и смерть, и столько раз ей удавалось увильнуть. Но не в этот раз.

В этот раз ее предал не кто-то. Ее предал он.

С Лайлы сняли повязку, но руки оставили связанными. Пусть увидит мир в последний раз. На его удивление, ее прекрасные глаза не выражали ничего. Хотя нет, маленький уголёк все ещё тлел в ее взгляде. Уголёк уверенности в себе. Лайла не испугается смерти.

Ей дано право сказать свои последние слова перед смертью. Ему не терпится в последний раз услышать ее мелодичный голос. Ходили слухи, что своими речами она способно очаровать и убедить в своей правоте любого.

– У меня есть ребёнок, и я прошу его не верить никому. Особенно Лиге Крови.

Все, слова сказаны, и немногочисленные собравшиеся ещё больше разгневаны. Среди людей есть и репортеры, готовые запечатлеть все на камеру или бумагу блокнотов.

Он бы хотел отвернуться и не смотреть на казнь, но не может. Таковы правила игры, в которую у него нет желания играть.

А в голове все звучат ее последние слова. Значит, и она его обманула, сказав, что у неё случился выкидыш и ребёнок умер. Значит, что ребёнок Лайлы ещё жив.

И он обязан ее отыскать.

Я просыпаюсь в холодном поту. Это уже четвёртый кошмар на этой неделе – чаще, чем обычно. В последнее время мне все чаще и чаще видится во сне мать. Иногда я вижу счастливые, не происходившие в реальности события: как мать отводит меня в школу, как мы вместе обедаем. Но иногда эти сны – ужасающие кошмары. Я вижу, как ее казнят, причём каждый раз методы разные и все более изощренные. Особенно кошмары участились, когда я добыла одну газету и увидела фотографии с места событий – до этого я довольствовалась лишь письменными доказательствами. Но мне не привыкать – моя жизнь всегда была сродни кошмару.

Да, я ненавижу свою жизнь. Моей мечтой всегда было родиться в другой, счастливой и большой, семье, в другом городе где-нибудь на Южном континенте, где круглый год светит солнце, а прохладный морской бриз колышет волосы, пока бежишь по песчаному берегу. Но, увы, у меня нет родителей, и живу я в сотне тысяч километров от Юга.

Сейчас не время отдаваться грустным мыслям. Нужно собираться в школу.

Я очень часто мечтаю о невозможных вариантах своей жизни по дороге в школу – место, которое я без преувеличения могу назвать ужасным. Пусть эти мысли пессимистичны, зато в моих глазах нет той пыли, а в голове не звучат эти девизы, которыми туманят разум другим ученикам, а также жителям моего города. Тем, кто доволен своей жизнью. В Омеге невозможно быть счастливым, разве что, если ты не стоишь на высших ступенях социальной лестницы.

Но есть и те, кто недоволен, причем, как по мне, преувеличивает своё несчастье. Так, например, многие сверстники из моей школы жалуются на то, что родители их не любят. В это время я думаю, что им стоило бы радоваться хотя бы потому, что родители у них есть и что они являются обыкновенными добропорядочными горожанами нашего города-государства. К слову, моя мать была повстанцем. Она организовала одно из самых масштабных восстаний в городе, за что ее и повесили, публично, на Главной площади при дворе Верховного Судьи. Тетя, с которой я живу по сей день, старается скрыть от меня все подробности о ней и ее смерти. Все, что мне известно о матери, я узнала из новостных газет того времени и учебников новейшей истории.

Об отце тетя рассказала мне больше. Он был ее родным братом, с детства увлекался биологией. Она рассказала мне о его пристрастии к гербариям и насекомым, которых он хранил в их общей комнате. Мой отец – Александр Ритц – был известным биологом, а также врачом. Но и его судьба не была счастливой – он скончался еще раньше матери от вируса Вороньей Лихорадки, опаснейшего заболевания, лекарства к которому ученые так и не нашли. Я никогда не видела отца – его смерть наступила еще до моего появления на свет.