Александра Лисина - Воровка

Но я – одиночка по натуре, поэтому долго чужое общество выносить не могу. Да и не стремлюсь к компаниям, если честно. Для общения мне вполне хватало Рума, а для моих дел компаньоны тем более не нужны. Особенно тогда, когда я так часто меняю внешность.

Кстати, о внешности… сейчас у меня было неприметное лицо с мелкими и незапоминающимися чертами. Абсолютно черные волосы, которые я в кои-то веки решила отрастить до середины спины. Еще появилась густая челка, падающая на глаза и скрывающая их неестественный блеск. Смуглая кожа, тонкие пальцы и худощавая фигура, не привлекающая к себе излишнее внимание.

Конечно, наилучшим вариантом было бы перекинуться в нечто совсем уж на меня непохожее. Например, в неоформившегося подростка, старую матрону или вообще взять и сменить себе пол. Но, во-первых, прыщавый недоросль, в одиночестве бредущий по пустому тракту, будет вызвать подозрения. Во-вторых, противной бабкой я была и давно сообразила, что престарелая попрошайка вызывает еще больше неприязни, чем полная сил, но некрасивая молодка. Ну, а в-третьих, в мальчика я тоже как-то решила перекинуться и, надо сказать, результат меня не впечатлил.

В итоге я остановила выбор на невзрачной замухрышке. И, уже засыпая под сенью раскидистого дерева, со странным чувством подумала, что, наверное, так и буду всю жизнь прятаться за такими вот серыми масками. Непрерывно куда-то бежать, шарахаться от каждой тени, бесконечно менять лица и одновременно настойчиво убеждать себя, что это – правильно. Что так надо и у меня просто нет иного выбора.

Да. Я буду бежать до скончания веков, но никогда так и не признаюсь, что не оберона я больше всего боюсь в этом мире. Что не от него так спешно бегу. Вовсе не от него постоянно прячусь под сотнями личин, отворачиваюсь от зеркал и избегаю даже мимолетного взгляда на блестящую поверхность. Нет, не смерти от его клыков я так страшусь. И не того, что в одном из этих образов он вдруг почует мой странный запах.

Вовсе нет.

На самом деле я смертельно боюсь своего отражения, но об этом никогда и никому не скажу.

В торговый город Тирилон я вошла на исходе второй недели после того, как распрощалась со старым лекарем. Вошла не по причине того, что устала. О нет, у меня просто-напросто закончились деньги. Последнюю медную монетку из числа тех, которыми поделился со мной Омнир, пришлось отдать вчера за постой. И вот теперь настало время заглянуть в первый попавшийся город, затерявшись в толпе таких же плохо одетых людей, до которых никому не было дела.

Правда, мне показалось странным, что народу у ворот оказалось так много, но потом выяснилось, что на днях здесь откроется традиционная весенняя ярмарка, и удивляться я перестала. К тому же ярмарка для вора – это настоящее раздолье, поэтому, оказавшись в городе, я первым же делом устремилась на ближайший рынок и всего через четверть часа стала счастливой обладательницей нового (не пустого, разумеется) кошелька.

Денег в нем оказалось не ахти как много, но на завтрак в дешевом трактире их вполне хватило. Второй заход оказался более удачным, благодаря чему я смогла купить новую одежду и кучу дорожных мелочей, которых мне так не хватало раньше. На третий заход в этот день я уже не пошла – стража на рынке, заслышав крики, и так насторожилась. Вместо этого я отыскала первый попавшийся постоялый двор, сняла самую дешевую и невзрачную комнатку под чердаком. Скромно пообедала. Отдохнула, поспала. И лишь с наступлением ночи, переодевшись, выбралась на крышу.

Как вскоре выяснилось, в Тирилоне не было разделения на Верхний и Нижний уровни: слишком маленький город, чтобы позволить себе такую роскошь. Дома бедняков и состоятельных купцов стояли вперемешку, ухоженные садики чередовались с заброшенными пустырями, а новенькие постройки – с безобразными кучами мусора.

В хорошем темпе оббежав район и составив список из возможных «клиентов», я наконец остановилась передохнуть, при этом кощунственно забравшись на крышу единственного в городе храма, где укрылась в тени одного из золоченых куполов.

Надо сказать, с Двуединым у меня довольно запутанные отношения, а началась эта путаница ровно в тот день, когда мою правую руку чуть не отделил от тела топор палача. Мне тогда исполнилось пятнадцать. Палач мне показался жутко страшным, его топор – еще страшнее, поэтому я со страху сделала то единственное, что могла в сложившейся ситуации – извернулась и цапнула зубами держащую меня руку. Палач от неожиданности ругнулся и разжал пальцы. Я, едва почуяв свободу, кинулась бежать. Толпа, собравшаяся поглазеть на казнь, вместо того чтобы меня остановить, почему-то расступилась, благодаря чему я благополучно умчалась с площади и, опасаясь преследования, решила спрятаться в единственном показавшемся мне безопасном месте. В храме, где, как мне подумалось, меня не выдадут.