Наит Мерилион - Пятьсот дней на Фрайкопе

– Или хрен с ним, сама схожу завтра! – гаркнула Оллибол, когда Рин засобиралась исправить свою оплошность. – А сейчас у нас проблема…

Не успела она договорить, как звон бьющейся посуды все за себя сказал.

– Джироламо, – было произнесено хором, и Рин отчетливо увидела в глазах Оллибол ту же боль.

– Успокоительное ещё есть…

– Я взяла ему мятные конфеты! – спохватилась Рин.

Оллибол знала, что все приятности для больных Рин покупала на свои сбережения, потому что социальная выплата не предполагала таких трат, а Оллибол частенько покупала что-нибудь для Рин. Рин чувствовала необходимость порадовать пациентов, а Оллибол несла ответственность не только за больных, но и за Рин, по крайней мере, так ей казалось во все дни, кроме суббот.

Но загульные субботы в прошлом – Рин с Оллибол остались вдвоем в доме милости (бывшая директор дома уже полгода проживала на другом фрагменте, нового директора Палата логиндов так и не выделила, а Лью уехал на родину), и справиться с тринадцатью больными было не так-то просто. Куда проще, если бы их было двадцать шесть, но без Джироламо.

Оллибол когда-то сказала Рин: «Ты только проследи за ним, а я за всеми остальными». И Рин лишь однажды согласилась – этого оказалось достаточно, чтобы превратить единичный случай в традицию.

– Ты понимаешь, что на мне было двенадцать человек! И всех нужно подготовить к прогулке, проверить, одеты ли они, приняли ли лекарство! А он сидел такой тихий… И он улыбнулся мне этими своими… ямочками…

«Такой тихий» – значит «что-то задумал», и уж Оллибол ли этого не знать? Но Рин ее не осуждала: с тех пор как Лью уехал, все стало в разы сложнее…

– Джироламо! – Рин первой забежала на кухню. – У меня для тебя подарок, смотри!

Самое важное – не показывать, что что-то идёт не так. Бьется посуда? Рин этого не видит, рвутся простыни – и этого тоже. Он расплескивает краску по полу, чертит пальцем на стенах – Рин делает вид, что и это в порядке вещей, ведь он не понимает, что приличные люди так себя не ведут.

Джироламо сидел в коляске, скрючившись, словно когда-то ему со всей силы дали под дых, а его позвоночник запомнил форму вопросительного знака и не имеет больше никакого желания восклицать.

Дрожащей рукой он держал тарелку и угрожающе мычал – сейчас она полетит на пол, наделает шуму, распадётся на опасные осколки, добавив работы Рин, но она сделает вид, что это в порядке вещей, пациентов не наказывают, за ними ухаживают. А Джироламо еще и терпят и стараются утихомирить.

– Твои конфеты с предсказаниями… мятные… – Рин с отчаянием смотрела на пациента, держа в руках коробку конфет. – Будешь?

Тарелка в его руке миролюбиво опустилась на колени. Рин подошла к столу, не задев ногой ни одного осколка.

– Я поставлю ее сюда, буду доставать по одной, и ты выберешь.

Этому фокусу она научилась за недели долгих мучений. Сколько истерик пришлось пережить для того, чтобы до неё дошло, как именно нужно давать ему эти конфеты. Зато теперь Рин ощущала себя, по меньшей мере, высококвалифицированным врачом по работе с выжженными магами.

Нужно было распаковать коробку, медленно. Достать конфету в обертке, открыть и зачитать вслух предсказание. Если Джироламо стучал кулаком по поручню коляски, конфета заворачивалась обратно. Если же он долго и пристально смотрел в никуда, Рин ее отдавала.

– Сегодня вас ждёт хороший день, – зачитала Рин.

Тарелка угрожающе поднялась в воздух – видимо, это новый способ поиздеваться над ней.

– Значит, не подходит, – Рин терпеливо завернула конфету в фантик и распаковала следующую. – Не заглядывайте в туман, сегодня он к вам не расположен.

Тарелка нетерпеливо закачалась в руке Джироламо.

– Слушайте и слушайтесь.

Джироламо примирительно опустил тарелку на колено. Рин протянула ему конфету.

Сработало! А предсказание прямо про него!

– Слушаться тебе нужно, Джироламо, – только и успела произнести Рин, прежде чем тарелка разбилась вдребезги, как и взаимопонимание с больным.

Никакой она не врач!

И она в этом не виновата!

Виновата!

Через полчаса уговоров, через десяток завернутых обратно конфет Джироламо все же удалось выкатить во внутренний двор дома.

– Здравствуйте, Рин!

Родственники больных! Вот, кто ещё знает ее имя!

Среда и четверги – дни для посещений, с полудня и до обеда, в течение двух часов жизнь Оллибол и Рин встаёт на приятную паузу.

Так было, когда Лью работал с ними. А сейчас пауза доступна только Оллибол, ведь это на ней висят «все остальные», и по средам и четвергам их навещают родственники, а у Рин «один лишь Джироламо», и к нему никогда и никто не приходит.