Наит Мерилион - Пятьсот дней на Фрайкопе

– Да что за дрянь?! Опять белье не высохло!

Рин даже не вздрогнула от бешеного крика из ванной. Это в первые дни она нервничала, и ложка в руке незапланированно звякала о чашку, теперь этот возглас был ей необходим так же, как и монотонное повторение простых, но очень важных действий, въевшихся в самую суть ее личности. Очередной день начался, и все будет хо-ро-шо, стабильно, неизменно, предсказуемо.

Конечно, белье никогда не сохло за одну ночь. Это понятно даже трехлетнему ребенку на фрагменте с такой повышенной туманностью, но Оллибол каждое утро срывала гнев на влажных простынях, сетовала на непогоду, словно что-то могло поменяться, но нарочно не поменялось, чтобы насолить ей.

На самом деле ее звали Оливия Бэйл, и сюда она приехала на стажировку в качестве медсестры. Многие подопечные не могли выговорить ее сложного имени, и очень скоро красивое и благородное «Оливия Бэйл» превратилось в смешное и нелепое «Оллибол». Ее это лишь позабавило, и с тех пор она требовала называть себя только так.

На фрагменте, где родилась и выросла Оллибол, все были очень крупными, и Оллибол тоже, а там, где родилась и выросла Рин, все были стандартного телосложения, нормального (!), а Рин уродилась тщедушной. Оллибол приехала сюда получить врачебную практику, чтобы затем уехать на родину и построить успешную карьеру, а Рин приехала в качестве волонтера, чтобы помочь выжить то ли подопечным, то ли самой себе.

Но какими бы они ни были разными, их объединяли тоска по родным фрагментам, неприязнь к местной погоде, совместная опека над больными, это слово «инфамы» 1 1 Инфам – оскорбительное название уроженца другого фрагмента. и, конечно, Джироламо…

– Как всегда, белье не высохло, Рин! – топая по полу, словно он был в чем-то виноват, Оллибол ворвалась на кухню.

– Как всегда, – Рин пожала плечами, сделав первый глоток утреннего кофе.

Это раньше первый глоток сопровождался маминым теплым «доброе утро». Это раньше все было просто и понятно. Все-таки Рин слишком поспешила с тем, чтобы решиться на переезд. В первые дни она стояла и плакала над кружкой с дымящимся кофе посреди кухни просто потому, что не могла сделать глоток, ведь мама не заходила и не желала ей доброго утра. А разве без этого можно что-то пить по утрам?

– Давай ты сегодня поднимешься за Джироламо, а я возьму на себя всех остальных, – брови Оллибол поползли вверх, точно тянущиеся друг к другу ладони перед молитвой. – Меня уже довело проклятое белье, я боюсь, что буду злиться на него. А ты просто идеал спокойствия. Я подежурю потом за тебя…

Таких «потом» у Оллибол накопилось на целый месяц круглосуточных дежурств, но Рин эту просьбу ожидала, она уже внесла ее в свой невидимый список запланированных действий. За год она выстроила свою жизнь заново, каждая мелочь нуждалась в изменении, каждая деталь была новой, а Рин парализовывало все новое до тех пор, пока оно не становилось старым и привычным.

Двенадцать шагов по лестнице, пять шагов до следующей и снова двенадцать ступеней наверх, тридцать шагов по коридору, поворот и пятнадцать шагов до комнаты Джироламо. Все в этом доме теперь вписывалось в рамки привычного и понятного, ведь Рин угробила на это год жизни, все отныне было просто и предсказуемо… кроме него.

Рин всегда стучала в комнату Джироламо четыре раза, не три, как ко всем остальным, словно один лишний удар в дверь мог оттянуть момент встречи с больным. С ним все и всегда выходило из-под контроля, а Рин лихорадило, когда что-то шло не по плану, потому что «не по плану» – значит опасно, а «не по плану» с магом, потерявшим рассудок, «опасно» приобретает масштабы катастрофы. В одном исследовании о выжженных магах говорилось о том, что в каждом из них есть остаточный запас силы и при чрезмерном возбуждении они могут эту силу направить. В любой момент дом милости мог взорваться, если бы Джироламо дошел до своего эмоционального пика. Рин выдохнула, она здесь в роли огнетушителя.

– Доброе утро, Джироламо.

Открыть дверь, закрыть дверь, снова открыть дверь.

Первое – нужно убедиться, где находится больной и собирается ли напасть.

Джироламо мирно сидел в коляске, и слюна тянулась в раскрытую ладонь. Рин сложно было поверить, что этот человек когда-то был магом, что когда-то он касался источника, плел узоры заклинаний, да хотя бы просто умывался, ел и причесывался сам.

Второе – проверить ловушку для снов в бестолковой надежде обнаружить там хоть что-нибудь.