Геннадий Тарасов - Нелюбим

Вечерняя звезда, повторил он вслух. Невероятно! Неужели газета наша существовала уже в те времена? Боже мой, такой древности нет даже в архиве!

С трепетом, как величайшую драгоценность, он взял газету в руки.

Именно с этого момента началась наша удивительная история. Лишь потом понял Тант, что прелюдией к ней была вся его предшествующая жизнь.

.5.

Жизнь, в сущности, странная штука

Если разобраться, вся цепь событий, крупных и незначительных, из которых слагается жизнь отдельного человека, носит несомненный отпечаток его неповторимой личности. Человек состоит в постоянной борьбе с судьбой, кто кого, и то, что произойдет с одним, никак уже не может случиться ни с кем другим. Так что, спросите вы, судьба – это существо живое? Может, еще и разумное? Насчет разумного – помолчу, а про остальное не знаю. Но то, что Танта заинтересовали странные заметки в старых газетах, несомненно, могло случиться лишь с ним одним. Все к тому шло, как говорится. Судите сами. Кому еще, как не Танту, могла прийти в голову мысль разобраться в этой запутанной и основательно запорошенной временем истории, кроме как на вымысел, ни на что другое не похожей?

Рука Танта еще хранила память о первом прикосновении к вынырнувшей из прошлого праматери «Вечерней звезды», а едва слышный крик, сорвавшийся с ее иссохших бумажных губ, пустил уже прочные корни в его душе.

Все было очень странно и ни на что не похоже.

«Тем лучше, – думал Тант. – Тем прекрасней должна быть разгадка».

Два дня спустя он только и думал об этой истории. Думал много и тяжело, но все понапрасну. Видимо, сердце не чувствовало близости, а разум не находил аналогий. Чувствовал он, что коснулся неведомого, непонятного ему, и злился по той причине, что такого быть не должно. Он хотел понимать, он стремился к тому, он готов был отправиться в путь. Дело за малым – узнать направление.

А ночью ему приснился сон. Приснился шар, явился образ… «Явился! – взвился он против проявившегося в сознании слова. – Являются только черти во сне!» И осекся. Кто является, он знал, но ведь и она… эта… тоже явилась. Он мог поклясться в этом. Как и в том, что прекрасней явления он еще не встречал. Даже Лалелла… Воспоминание о Лалелле в этом месте рассуждений он решительно задвигал в дальний угол памяти. Хотя, если хотите, Лалелла совсем не явление. Вот так.

Ах, если бы не след на стене! Все можно было бы объяснить в пределах логики, не будь этого проклятого следа. Он путал все карты, он был реален, и потому понуждал верить в то, во что верить не хотелось. Или не моглось. Впрочем, почему же только нереальность? Быть может, шар, в самом деле, влетел в комнату, когда он спал, и так своеобразно повлиял на его психику, что он поверил в свои видения. Может быть, он излучает какие-то неизвестные лучи, а они угнетают человеческий мозг, вызывают галлюцинации? Он входит в сон, он брызжет огнем, и все, что видит человек, он видит сквозь неживое призрачно-голубое пламя. И сон уже не сон, а одурь. Человек и спит, и не спит. Он видит все с закрытыми глазами. А потом шар взрывается, и дурман рассеивается. А память остается. Быть может, по неизвестным его законам так и должно случаться? Просто неизвестное физическое явление. Просто… Но как быть с видением? Если шар реальность, значит, чудный образ – бред, сон, что угодно, но только не явь. Ему нет места под солнцем, с ним невозможно встретиться на утренней заре и спросить, зачем он так прекрасен! В смысле, она, девушка.

Остается память…

Согласиться на это Тант не хотел, не мог…

В тот год, ничем, в общем-то, не выдающийся среди подобных ему проплывающих кадров в киноленте жизни, неожиданно заговорили о чудесах. Заговорили все, сразу и повсеместно. Припоминали всевозможные случаи, сбывшиеся приметы, знамения и прочие удивительные вещи. Кто-то где- то видел черта, над кем-то поиздевалась ведьма, кого-то невзлюбил домовой… Нашлись очевидцы, рассказавшие, что снова слоняются по улицам города злые оборотни, и – совсем страшное – объявился упырь, которому, правда, пока не везло в его губительных замыслах. И даже поговаривали, шепотом, что в городе иной раз бывает сама Она.

Кто Она такая – этого никто не знал. Но все были уверены, что – ужас, ужас…

– Ерунда, чушь, небылицы! Простота святая! – фыркал на все это Тант, непоколебимо уверенный, что потусторонний мир, фантазии о нем – от умственной инфантильности и душевной плесени.

Зато, когда он показал сослуживцам газеты со статьями о девушке Нике, кто-то воскликнул: