– Мы не хотели ранить вас своим визитом…
Однако Зиг тут же ее перебил:
– Я пришел, потому что мне важно кое-что сказать. Не знаю, хотите ли вы меня слушать… Не знаю, с чего начать… Я был там, понимаете? Когда Горация не стало. Мы вместе готовили злосчастный эксперимент. Все произошло так внезапно и так быстро. Мне повезло, но, если бы не Кейра, я тоже был бы мертв. Мы с Горацием должны были быть осторожнее, но теперь уже ничего не исправить. Герхард, вы сможете меня простить?
Архивариус растерянно хлопал глазами с полуоткрытыми глазами. Кейра ощутила, как в нем поднимается и набухает, как черная туча, панический срыв. Действуя по наитию, она наклонилась и взяла его дрожащую руку в свою ладонь. На коже Кейры от пальцев к предплечью проступили красные узоры. Плавные линии набирали яркость по мере того, как она забирала черную тучу себе. Ее рука налилась тупой болью и онемела. Когда Герхард отдернул свою ладонь, рука Кейры бессильно упала на деревянный столик. Трактирщица не успела ничего придумать, и эмоция ушла прямо в столешницу, превращая ее в труху. Герхард удивленно вскрикнул:
– Вы эмпат! Та женщина, которой директор позволил… Что вы сделали со мной… и с моим столом?
– Я ощутила очень сильную и опасную эмоцию. Она могла причинить вам вред, может даже устроить сердечный приступ. Я ослабила ее. Вы сами проживете вашу скорбь до конца, но эта черная туча… мне пришлось направить ее в стол. Простите, что я сделала все без спроса и испортила вашу мебель!
Кейра не была уверена, что поступила правильно. Ей двигало сочувствие к старому человеку, который вообще мог не оправиться от потери.
– Это так странно. Я не мог даже думать о моем сыне, а теперь вспоминаю его лицо, и мне так больно… Если мне и впрямь грозил приступ – а я верю, что это так! – то я говорю вам спасибо. Однако прошу вас больше никогда так не делать. Я хочу пережить каждую толику грусти о своем любимом сыне, пусть даже мое сердце останется разбитым до скончания дней.
– Я очень уважаю вашу просьбу, архивариус Герхард. Обещаю более не использовать свои способности на вас. Прошу, поговорите с Зигом, ему это нужно… и вам, полагаю, тоже.
– Я едва понял, что ты сказал, мальчик мой, – Герхард пододвинул стул и сел напротив Зига. – Я знаю, что ты был для Горация самым дорогим другом. Хорошо, что ты выжил. Я верю: если бы ты мог защитить моего сына, ты бы сделал все возможное. Если ты винишь себя, не стоит. Он бы не хотел, чтобы кто-то себя винил.
Зиг явно хотел настаивать на своем, но Кейра вмешалась:
– Вы смогли попрощаться с сыном? Был ли какой-нибудь ритуал?
– Что? Нет, я не смог даже посмотреть на тело…
– Сделайте это сейчас. Обратитесь к нему, где бы он ни был. Можете сделать это с нами или в одиночестве. Просто скажите все, что хотели сказать.
– Какой в этом смысл? – глаза Герхарда заблестели.
– Люди не зря придумали могилы, погребальные костры и прощальные ритуалы. Поверьте, вам это нужно. И тебе тоже, Зиг.
Они оба смотрели на нее непонимающе.
– Вот что. Я почти не знала Горация. Я выйду за дверь, а вы представьте, что он войдет сюда. И скажите ему все, что хотите сказать… Поверьте, это поможет!
Кейра предложила это по наитию. Жаль, что, когда она узнала о смерти отца, никто не подсказал ей того же… Дочь трактирщика вышла наружу, прикрыла дверь и присела на крыльцо. Кейра не знала, последуют ли Герхард с Зигом ее совету, и не прислушивалась к разговору. И все же ей казалось, что приглушенные голоса вспоминают Горация. Кажется, безутешный отец плакал, а Зиг просил у друга прощения…
Через полчаса Кейра катила коляску с пациентом в сторону госпиталя. Он долго пребывал в задумчивости, а потом признался:
– В том, что ты сделала, было что-то целительное. Я даже подумал, ты все-таки использовала силу эмпата. Хотя, как ты могла это сделать, находясь за дверью?
– Никакой магии, поверь.
– Черт, как же это непривычно… спасибо тебе, Кейра. Давно, очень давно никто не делал для меня столько, сколько сделала ты. Я не умею быть благодарным, но… что я могу сделать?
Коляска остановилась посреди парка, и Кейра горько усмехнулась.
– Я не знаю, кто может мне помочь, и не вижу никакой надежды. Юрген пожирает меня, становясь сильнее. Каждый раз я боюсь, что исчезну, и останется только он. Мой дар мог бы принести миру столько пользы, а Юрген использует его для войны и кровопролития. А еще… я хочу жить, понимаешь? Я просто хочу жить!
Она сильно разволновалась. Подобно тому, как Герхард прятался от своей скорби, она пыталась забыть об отчаянии, но оно караулило за каждым углом. Скоро красные ястребы будут петь по ней свои скорбные песни.
Читать дальше