Юлия Остапенко: Свет в ладонях

– Что это? – спросила принцесса, оглядываясь. Джонатан объяснил, и она, кивнув, села на скамейку у входа в казарму.

– Садитесь рядом, – велела она, а когда Джонатан неловко присел на самый краешек, добавила: – Если кто-то появится, тотчас обнимите меня. Я вас за это заранее прощаю.

Всем известно, что юные офицеры королевской гвардии делятся на два типа: прожжённые бабники и трепетные романтики. Джонатан был из вторых, поэтому залился краской до самых корней волос и пробормотал что-то невразумительное, на что принцесса Женевьев не сочла нужным отреагировать. Так они и просидели несколько следующих часов, молча, почти неподвижно. У Джонатана было время поразмыслить, но мысли путались и ничего толком не получалось. Он подумал было, что надо сходить на разведку к воротам, но побоялся оставлять принцессу одну. Им повезло, никто так и не появился, и когда предрассветный ветер донёс до них бой часов на ратуше, возвещавший начало нового дня, принцесса встала, накинула капюшон и сказала:

– Пора. Ведите.

У Джонатана вовсе не было чувства, будто он куда-то её ведёт – скорее, наоборот. Но выбора не оставалось, и он опять подчинился.

Получить на конюшне двух лошадей ему, лейб-гвардейцу, не составило бы труда, но это могло задержать их и привлечь излишнее внимание. Так что дворец они покинули пешком, и Джонатан лишь обменялся быстрым приветствием со своим знакомым, зевавшим и почёсывавшимся на посту у ворот. Они пересекли площадь перед дворцом, залитую розовым утренним светом, и углубились в лабиринт переплетающихся улочек, понемногу заполняющихся мешаниной городских звуков: стуком тележек, которые катили на рынок торговцы, щёлканьем ставен, распахивавшихся в лавках, бойкой болтовнёй соседок, вешающих стираное бельё в окнах домов, стоявших так близко, что крыши их почти соприкасались.

Звуки эти – обыденные, привычные, повседневные звуки города, которые Джонатан так хорошо знал и к которым привык, – как будто повернули какой-то рычаг у него в голове. Мутная кровавая рябь прошлой ночи вдруг улеглась, успокоилась, перестала казаться кошмарным сном, который вот-вот закончится и, выглянув в окно, вздохнёшь с облегчением. Джонатан осознал со всей беспощадной ясностью, что идёт по мощёной досками улице вместе с наследной принцессой Шарми Женевьев Голлан, которую только что чудом спас от руки убийцы, и что ведёт он её прямиком к себе домой – ноги сами собою сворачивали в привычные закоулки, безо всякого участия головы.

Поняв это, Джонатан встал, словно вкопанный. Принцесса остановилась тоже, и лишь тогда он посмотрел на неё, как будто видя впервые.

Красивой она не была. Не уродина, но и прелестницей точно не назовёшь: обычное личико, маленькое, но с неожиданно крупными, прямыми чертами. Не грубое, но и не такое, в каком с первого взгляда признаешь принцессу. Волосы у неё оказались всё-таки русые, и сейчас были довольно тусклы – но, должно быть, такими их делала пыль, ведь принцесса не переоделась и даже не отдохнула с дороги, когда явилась к отцу, да и после этого возможности позаботиться о себе у неё не было. Её губы были крепко и жёстко сжаты, что делало их слишком бледными, а в широких тёмных глазах застыло выражение настороженности, борющейся с недоверием. Она безоговорочно отдала себя в руки Джонатана – но совершенно его не знала, и он вдруг понял, до чего же ей страшно.

И на мгновение ему стало страшно тоже.

– Стойте, – сказал он, хотя они и так стояли посреди ворчливой толпы, всё энергичней суетившейся вокруг них. – Стойте, ваше… моя госпожа, – осёкся он, перехватив её взгляд. – Нам нельзя туда… ко мне. Нужно найти другое место.

– Я думала, вы вывезете меня из города, – сказала Женевьев, всё так же пытливо и настороженно глядя ему в лицо.

Джонатан забормотал:

– Это так, но… У меня совсем нет денег… я имею в виду, с собой… У вас ведь нет денег на дилижанс? Ну, я так и подумал, – сказал он, когда принцесса в недоумении покачала головой. – Пешком вы не уйдёте далеко, и если вас хватятся… а вас, должно быть, уже хватились… Словом, вам нужно сесть на дилижанс или на поезд, на билет нужны деньги, а они у меня дома, а домой ко мне сейчас нельзя.

– Почему? – спросила принцесса, и Джонатан с огромным трудом удержал вздох полнейшего отчаяния, потому что и сам только теперь осознал ответ на этот простой вопрос – почему.

Он был послан в дозор у королевской спальни вместе с лейтенантами Уго и Шнейлем. Уго и Шнейль мертвы, и король мёртв, и его камердинер с лекарем, а также две придворные дамы – семь трупов в крови, в дыму и со следами пороха. И единственный, чьего тела там нет, – это он, младший лейтенант Джонатан ле-Брейдис.