Арсений Миронов - Двенадцатая дочь

— Нянька водяному! Сзади черная птица! — опередив меня, завизжала Феклуша в самое ухо Язвеню. Тенетник выгнулся дугой, под бледно-желтыми веками забегали глазные яблоки… Успел передать! Стыря как стоял, так и рухнул навзничь — железная молния вспорола воздух в полуметре над бритым атаманским черепом. Только два карих глаза в веселом ужасе глядят из травы вслед гвоздеврану да мокрый разбойничий оселедец лихо свисает на нос. Повезло Стыре — Феклуше спасибо.

Черная стая ударила и пронеслась. Ушла над водой, медленно заворачивая вправо, медленно набирая высоту для нового захода в атаку. Хорошо, хорошо летите, сволочи… еще чуть-чуть… еще полста метров остается — и блестящая россыпь летучих теней войдет в облако забавных размалеванных воздушных змеев… Коробчатые, хвостатые, трепещущие змеи вертятся и резвятся в ночном воздухе…

Давай, давай, птицебой, взрывай! Ну почему он не взрывает? Этот Мегалос, проклятый перестраховщик… уйдут же сволочи! Все, уходят… Ах нет, есть еще пара секунд — злая стальная стая сбилась поплотнее, стремительно вползает в россыпь бело-голубых лоскутов с пестрыми лентами…

Бах! Ба-бах! Желтый маленький взрыв, за ним еще один, третий! Грохочущая чехарда в черном небе: один за другим сдетонировали все двадцать воздушных змеев, в высоте расцвел чудовищный гулкий фейерверк… И ярко-желтым светом окатило на несколько секунд весь изуродованный, окровавленный Трещатов холм: остывающие тела дружинников, черные туши приконченных дивов, а чуть дальше — широко и шумно визжащая девичья толпа, разбегающаяся в стороны…

Красиво. Один гвоздевран — в мелкие клочья; еще один — подранок, — кувыркаясь, обрушился вниз и вонзился куда-то в землю, глубоко и надолго. Все, больше не взлетит.

Минус два. Должно остаться десять, а в воздухе — сколько их улетает на разворот?

— Восемь… девять! — выкрикнул Неро.

— Где десятый?

А десятый прыгает, мерзко трепещет острыми перьями, бьется… в окровавленной, оскаленной собачей пасти. Ратный пес уже мертв, изрезан железными крыльями вранов: крупная серая голова с мутными глазами лежит отдельно, но челюсти сжаты намертво. Не помогло Куруядово заклятие: из последних сил прыгнул и взял, красиво и четко, как в щенячьем детстве ловил пущенных над травой деревянных чижиков. И напрасно ворон бьется. Ему, гаду, уже не взлететь никогда, никогда.

— «Чечевица кличет щуку». — Я услышал вдруг жаркое бормотание Мяу. — «Человек человек у них на дереве сидит вижу человека в бочке сидит в бочке сидит человек».

Я вздрогнул. Что еще за чечевица? Соглядатай Куруяда?

— «Чечевица кличет щуку стерха наездника. Пришлите синичку срезать сиволапого».

Засекли Кирюшу Мегалоса, в ужасе осознал я…

— «Понял тебя чечевица беру человечка как поняли я беру человечка на себя…»

Сразу четыре гвоздеврана отделились от стаи — резко отошли в сторону… Конец нашему птицебою…

— Мегалос! Быстро вниз! Прыгайте! — крикнул я, вмиг забывая про коды и позывные. — Они летят, Кирюша! Прыгайте на землю!

Поздно, поздно, поздно. Сразу четыре гвоздеврана против бедного птицебоя. Четыре белых столба в черном воздухе расцветают, удлиняются, алчно тянутся к бочке на дереве. Чах-ча-ча-чаххх! Прямой наводкой бьет мужественный Кирюша, вцепившись в холодные рукоятки гвоздемета… Нет! Черный вихрь накрывает его скользкой смертельной волной… Молния и грохот! Страшный удар в дерево, оно срезано сразу в нескольких местах, желтая древесная пыль, визг металла — рушатся ветки… обломки бочки, вертясь, падают вниз, к земле… Четверка убийц уходит в небо, а кровь в пробирке… нет, я не могу смотреть. Я не верю…

— «Чечевица стерху, щуке вижу еще одного! В бочке еще один, возвращайте синичек!»

— Что за чечевица такая! — кричу в бешенстве, не слыша голоса за кровавым гулом в ушах. — Откуда взялся, гнида, откуда?!

— Куруядов «комсомолец», — бормочет Феклуша. — Тайный наблюдатель.

— Найти! Найти чечевицу…

Но несчастного Берладку уже Не успеем спасти. Те же четыре гада разворачиваются и с визгом начинают новый заход… Ча-ча-чах, как-то тихо и медленно работает гвоздемет бедного Берладки. Молния, удар, кошмарное дежа вю — снова рушится убитое дерево, и снова не выжить моему птицебою… Черным-черно в пробирке. Но только три ворона уходят прочь, только три! Четвертый бьется в траве, силясь взлететь — весь истыкан гвоздями, клинцами зубастыми, посеребренными… Все-таки успел его задеть бедный покойный Берладка, успел!