Дмитрий Вернидуб - Корона Лесной феи

Улучив момент, усопший отправился странствовать по плавающей крепости, проходя через переборки и палубы. Вскоре он добрался до кают-компании, где и обосновался, по старой привычке, в фонаре. Похоже, совещание было в самом разгаре.

Пока капитаны препирались, адмирал — пожилой краснолицый хойб по имени Трут — сидел молча, переводя взгляд с одного на другого. Наконец в кают-компанию вошел хойб-матрос. Он наклонился к большому волосатому адмиральскому уху и вполголоса сообщил новость:

— Прибыла черепаха-шпион.

— Ее уже допросили? — поинтересовался адмирал.

Присутствующие военачальники затихли.

— Пока еще нет, — ответил матрос. — Нужен уклист, разбирающий черепаший язык.

Трут покраснел еще больше.

— Так найдите его! Немедленно!

Загробный Брю навострил уши. Воспользовавшись поднявшейся суматохой, призрак перекочевал в фонарь поближе к адмиральскому креслу и стал дожидаться, чем все закончится.

Уклиста нашли на одном из фрегатов. Худой и морщинистый хойб сам чем-то напоминал черепаху. Он почти слово в слово пересказал то, о чем кричали друг другу Олли и Пит. Память у черепахи оказалась в порядке.

Выслушав перевод «сушеного» уклиста, адмирал кроителей сделал приглашающий жест. Капитаны сгрудились возле него.

— Нам улыбнулась удача. Правитель Дерг будет доволен.

При этом имени кроители благоговейно замерли. Брю пробормотал себе под нос: «Ишь как вышколены, пиявки, морских блох им рундук!»

Дело было сделано. Теперь призрак-шпион мог рассказать своим друзьям, что их план сработал. Час решающего сражения неумолимо приближался. Оставалось только разыскать Брюгая, которого уже не было…

Живя на островах, Пина Уткинс не знала, чем занять свое скучающее высочество. Все надоело. Она сама уже запуталась, в чем заключаются ее обязанности министра красоты. К тому же островные вожди постоянно надоедали просьбами «наколдовать» то личный дворец, то фонтан на площади, то прижизненный памятник.

Принцессе-фее было лень вникать в детали всех этих проектов, и она частенько «колдовала» все без разбору. Из-за подобного подхода возникали разные архитектурные нелепицы. Но до исправления ошибок Пина никогда не опускалась. «Вот еще, чушь какая! — говорила она. — Переживете. Только усмарил на вас изводить».

Кроме невыносимой скуки Пину терзали резкие перепады настроения. В такие минуты она начинала есть. И вскоре принцессу-фею невозможно было увидеть не жующей. Пирожные уничтожались за день подносами, а печенье, мороженое и орешки — вазами.

Однажды Пит, вернувшись из очередного морского похода, спутал ее в сумерках с одной из фрейлин. И тогда Пина прозрела. Рыдая от обиды, любительница сладкой жизни послала за Четырбоком.

Приговор эскулапа был более чем суров.

— У вас съестное недоумение, милочка, — изрек он и на секунду задумался. — То есть, как его… Недомогание, что ли? В общем, в вашем случае это не так важно.

— Ну, так лечите же меня! — воздев руки, надрывно воскликнула Пина. — А то я в свои наряды уже не влезаю!

— Спокойно, — Четырбок строго поднял указательный палец. — Лечение не терпит суеты. Постельный режим вам противопоказан, а неровный пульс, — доктор бесцеремонно взял принцессу за нос, — говорит о том, что нужен наниматель… Нет, скорее, отниматель…

— Какой такой отниматель? — возмущенно гундосила Пина, отдирая четырбоковскую руку от своего носа.

— Санитар! — вдруг как труба загудел Четырбок, так что у фрейлин заложило уши.

— Ш-ш-то угодно? — верный енот немедленно явился на зов.

Четырбок краем халата вытер лоб и сказал:

— Этой больной вредно есть. Нужно подежурить.

Санитар поднял хвост трубой и поклонился.

Приступы «съестного недоумения» следовали один за другим. Конечно, Пина очень хотела излечиться, но она также безумно хотела есть. И, тем не менее, «угощать» себя принцессе-фее становилось все труднее.

Четырбок объявил во дворце строжайший карантин. Теперь Пине разрешалось есть всего два раза в день. Завтрак состоял из большого стакана бодрянки и пары небольших пирожков, а обедать приходилось каким-нибудь рыбным блюдом, запивая его несладким чаем. Все остальное находилось под строжайшим запретом.

К тому же где-то на задворках бывшего горховского дворца, где в переделанных на свой лад покоях окончательно решила обосноваться Министр красоты, среди многочисленных кладовых окопался енот — «отниматель». Он появлялся, словно из-под земли, стоило только принцессе-фее поднести ко рту какое-нибудь лакомство. Санитар подскакивал, выхватывал съестное и, держа его в одной лапе, улепетывал на трех остальных.