Макс Фрай: Энциклопедия мифов. Подлинная история Макса Фрая, автора и персонажа. Том 1. А-К

А игроки в длинные нарды в начале игры выстраивают свои шашки на одном поле; бить шашки противника в этой игре нельзя, на поле занятое одной чужой шашкой попросту не вступают. В остальном все так же: цель — вернуться домой раньше, чем это сделает ваш оппонент.

"В мифологии народа эдэ во Вьетнаме верховное божество. <...> Он поселился в большом доме на самом высоком ярусе небес. "

— Новость как новость, — растерянно возразил я, пряча нитку в нагрудный карман куртки.

Как только всученный обрывок скрылся в джинсовых складках моей поверхности, ветер переменился. Мне вдруг стало скучно, в потаенных болотных глубинах моего существа накопились усталость и раздражение; даже давление, кажется, начало скакать, подражая молодому кенгуру: по крайней мере, в ушах звенело, лоб словно бы перетянули тугим шнурком, виски налились свинцом.

Я не знал, как следует себя вести. Хозяйка дома бесстыдно вешала мне на уши какую-то эзотерическую лапшу слабого посола; затащившая меня сюда Наташка дрыхла и, кажется, ее ка не намеревалось прерывать круиз по тихому океану сновидений; встать и уйти — невежливо, да и любопытство не велит, но и принимать активное участие в одурачивании себя любимого мне не хотелось. Неловкая ситуация!

Мое новое настроение гадалке не понравилось. Нахмурилась, встала, подошла к окну, поманила меня пальцем:

— Посмотри-ка вниз.

Я послушно выглянул наружу и обмер: тротуар был так далеко, словно мы созерцали его из окна какого-нибудь небоскреба — не банальной девятиэтажки, порожденной скудным воображением дипломированного провинциального архитектора, не столичной сталинской высотки даже, а именно небоскреба, каковых в нашем городе, ясен пень, не водилось и не заведется, пожалуй, в ближайшее столетие.

— Ты ведь живешь на четвертом этаже, — говорю почти умоляюще, словно бы можно еще прийти к соглашению и отменить несуразное это чудо. — Мы поднимались, я помню... я еще ступеньки считал.

— Очень мило с твоей стороны. И сколько же их было?

— Шестьдесят шесть. Шесть ступенек внизу и потом три пролета...

— Смотри в окно, Макс. Внимательно смотри. Как по-твоему, достаточно ли будет шестидесяти шести ступенек, чтобы спуститься отсюда на землю?

— И шестисот не хватит, — промямлил я.

Меня почему-то тошнило, да и голова позорно кружилась; я ухватился за батарею центрального отопления, с пыльной твердью ее поверхности я бы не расстался сейчас ни за какие сокровища Али-Бабы: все же настоящая, надежная вещь, не фата-моргана.

— Это что, гипноз какой-нибудь? — знакомое с детства слово «гипноз» оказывало на меня столь же успокаивающее воздействие, как холодный металл радиатора.

— Хреноз какой-нибудь! — сердито передразнила меня Олла. — И откуда ты только взялся на мою голову? За тобой чудеса волокутся, как хвост за собакой, а метешь ты при этом пакость премерзкую, как колхозница на приеме у экстрасенса. «Гипноз»! Тьфу, гадость какая!.. Ладно, посиди на стуле, отдышись. Ты зеленый, как лягух.

Нелепое детское словечко «лягух» почему-то сразу привело меня в чувство, я даже усмехнулся — нервно, но вполне искренне.

— Мама, фто это было? — гнусавлю, цитируя общеизвестный анекдот про малолетнего идиота. — Ты на каком этаже все-таки живешь?

— На четвертом, — холодно ответствовала моя хозяйка. — Ты же сам ступеньки считал.

— Но... у тебя из окна... всегда такой вид?

— Да нет, не всегда. Второй раз в жизни это со мною случилось, откровенно говоря. Потому и позвала тебя полюбоваться. Чтобы ты перестал зевать и коситься на дверь, а ловил каждое мое слово. Другого такого дня не будет.

Некоторое время мы молчали. Не знаю, о чем размышляла Олла, а у меня в голове царил абсолютный вакуум, хоть ученым ее сдавай в аренду для проведения лабораторных работ. Противоестественный гул в ушах — так должны бы гудеть неисправные электроприборы, а не башка человечья — служил приятным музыкальным фоном для вдохов и выдохов, каковые я производил без особого энтузиазма, скорее просто из чувства долга перед собственным телом.

— А с клубком моим ты знатно обошелся, — Гадалка наконец нарушила молчание. — Нитку, что я отрезала, переложи-ка из нагрудного кармана в задний, от греха подальше. Задница все стерпит. Останешься один, распутай ее, потом сожги. Обязательно. Если решишь, что это глупости, вспомни ступеньки, которые считал, и вид из моего окна вспомни. Ясно?

Я смущенно кивнул. Возражать не хотелось; возиться с дурацкой ниткой, впрочем, тоже не хотелось. Вид из окна Оллы — это, конечно, было чудо, что и говорить... Но я не знал тогда, что присутствие чудесного в жизни человека, накладывает на него определенные обязательства. В ту пору я полагал, что чудеса происходят со мною просто так, на холяву — потому, что я «лучше всех»...