Дженнифер Фаллон - Харшини

— Что сделано, то сделано. По крайней мере тряска прекратилась.

— Это потому, что Цитадель наконец проснулась.

— А что, это может создать дополнительные проблемы?

Внезапно она улыбнулась.

— Посмотри сам.

Взяв за руку, она подвела его к дверям. Он заметил, что бронзовые пластины, которыми они были обшиты, упали, и выяснилось, что двери покрыты затейливой резьбой, линии которой, причудливо извиваясь и перетекая друг в друга, образовывали сложный рисунок.

Они вышли из зала и оказались на заполненной людьми улице. Солнце уже село, но было светло как днем. Вот уже два столетия стены Цитадели каждые сутки освещались днем и погружались в темноту ночью, но сейчас, хотя время было уже позднее, они горели ярким светом. Каждый дом, на какой ни посмотри, сиял в ночи огнем.

— Великие Основательницы! — пробормотал он благоговейно. То же настроение отражалось на лицах всех окруживших его людей. Высыпавшая на улицу перед главным залом толпа стояла молча, люди пытались осознать, что же им довелось увидеть.

Потом он услышал негромкий звук, словно раздающиеся вдалеке причитания, доносящийся из-за стены. Кариенцы.

— Иди за мной, — коротко приказал он, сбегая по ступенькам. Шананара последовала за ним сквозь толпу. Пришлось хорошенько поработать локтями, чтобы пробраться к главным воротам, а добравшись до них, он не стал останавливаться и проверять, не отстала ли от него Шананара. Ворвавшись в воротную башню, он взлетел на смотровую площадку и впился взглядом в расстилающуюся перед крепостью равнину.

Там сейчас царил полнейший хаос. Легкий беспорядок, случившийся с кариенцами поутру, сменился полной неразберихой. Раздавались крики ужаса перед открывшимся их взорам зрелищем. Многие бежали, объятые паникой. Не понимая, в чем дело, Тарджа посмотрел назад, на высокие башни, а потом опустил глаза на стены крепости.

Вся Цитадель светилась в темноте подобно маяку, заливая волнами ласкового света пространство до самой реки Саран.

Р'шейл внезапно объявила Брэку, что перед возвращением в Цитадель хочет взглянуть на Дамиана и Габлета и проверить, как продвигаются армии, которые они должны были выслать для освобождения Цитадели. Он удивился такому неожиданному решению, но задавать вопросов не стал, подозревая, что дело тут в ночи, которую они вместе провели в Убежище. Видимо, ей не хотелось сейчас встречаться с Тарджой или с харшини, которые были уже в курсе дела.

Ему хотелось объяснить ей, что харшини получают удовольствие от секса, не отягощая его чувством вины, как это принято у людей. Для харшини любовь является праздником жизни, еще одним прекрасным способом выразить восторг существования. Харшини не вступают в брак, и им неведома ревность. Они делятся друг с другом волшебным даром радости, заключенным в их телах, не отягощаясь мыслями о последствиях, и не понимают, почему люди придают этому вопросу такое странное значение. Они не делают из любви проблему, и когда им случается заниматься любовью друг с другом, не нужны никакие оправдания.

Но когда харшини разделяет прекрасный дар любви с человеком, все становится сложнее. Он говорил Р'шейл, что до появления сестер Клинка жизнь была мирной и счастливой, но именно зависть к этому миру и счастью и двигала основательницами Сестринской общины. Весь их болезненный культ был создан горсткой женщин, опасающихся оказаться несостоятельными по сравнению с совершенными, магически одаренными харшини. Сестра-основательница ордена, Парам, была ожесточенной старой женщиной, молодой супруг которой так и не оправился после недолгого романа с женщиной-харшини. Парам так и не смогла понять, что потеряла супруга не из-за того, что недостаточно любила его, но просто потому, что никто из людей не может сравниться в любви с наполненными магией харшини.

И только Брэк помнил, что женщину-харшини, опрометчиво подарившую свое тело и дар любви приглянувшемуся ей статному молодому человеку, звали Шананара ти Ортин.

Она рассказала ему об этом через несколько дней, опасаясь, что может забеременеть, — ведь ребенок, прижитый ею от человека, был дитя демона. Ему легче было понять, чем ее чистокровным сородичам, в каком затруднительном положении оказалась бы она тогда. Она страшилась необходимости объясняться с дядюшкой, Лорандранеком, — или, хуже того, с богами, которые не потерпели бы появления такого ребенка. Хафиста тогда не был так силен, и остальные боги не обращали на него особого внимания. Через пару недель у нее начались месячные, Шананара объявила, что люди не идут ни в какое сравнение с харшини, и забыла и думать о них. Все они забыли.