Джеймс Роллинс - Невинные

— Да ни почему, — буркнул мальчик.

Он встал и направился в кухню, не найдя себя больше никакого занятия. Ему нечего собирать в дорогу, разве что пару костюмов, принесенных Христианом, да несколько книг, которые дала ему Эрин перед отъездом в Штаты вместе с Джорданом.

— Томми! — встав, Элисабета направилась к нему. — Может статься, жить тебе с этими людьми покажется трудно, но они — твоя семья. Это лучше, чем сидеть здесь в западне… вместе со мной.

Томми открыл и закрыл буфет. Не то чтобы ему требовалось что-нибудь, а просто чтобы чем-то занять руки. Захлопнул дверцу чуточку чересчур громко.

Развернув его за плечи, Элисабета снова приподняла его подбородок.

— Отчего ты так сердит? Что? Желаешь, дабы я поплакала тебе на прощание? Умоляла тебя остаться со мною?

Капельку не помешало бы.

— Нет.

— Подобные признаки истерии я не выказывала и в пору девичества, — изрекла она. — Видела подобные глупости в твоем телевизоре, но нахожу их нелепыми.

— Это замечательно, — отозвался Томми.

— Мне будет недоставать твоего присутствия, — коснулась она его руки. — Ты научил меня многому и принес мне радость.

Он подумал, что для Элисабеты произнести такие слова — все равно что современной женщине упасть на пол и разрыдаться.

— Я тоже буду по тебе скучать, — признался он.

Вынув из кармана серую коробочку, Элисабета вложила ее Томми в ладонь.

— В качестве прощального дара, поелику ты не справляешь Рождество.

Томми аккуратно снял обертку. Там оказался сотовый телефон с предоплатой.

— Если я тебе когда-либо занадоблюсь, — пообещала Элисабета, — позови, и я приду.

— Я думал, ты пленница.

— Будто они способны удержать меня взаперти, — презрительно бросила графиня.

Томми почувствовал, как слезы наворачиваются на глаза, и постарался их сдержать.

Наклонившись, Элисабета заглянула ему в лицо.

— Доверия в этом мире заслуживают немногие. Но тебе я верю.

— Тот же случай.

Вот потому-то Томми и остался здесь с ней. Остальные верны своим убеждениям, а она верна ему.

Он обнял ее, чтобы скрыть слезы.

— Что за глупости, — произнесла она, но обняла его еще крепче.

Эрин сидела на покрытых ковровой дорожкой ступеньках в доме родителей Джордана, спрятавшись от суматохи в гостиной и улучив минутку, чтобы собраться с мыслями после хаоса рождественского утра. Вдыхала сладкий аромат свежеиспеченных имбирных пряников и манящий жженый запах только что сваренного кофе. И все же не трогалась с места.

Она мешкала на лестнице, разглядывая фотографии, развешанные по стене, запечатлевшие Джордана в разных возрастах вместе с братьями и сестрами. Здесь увековечено все его детство — от бейсбольных матчей до поездок на рыбалку и выпускного вечера.

У самой Эрин нет ни единой детской фотки.

Внизу племянники и племянницы Джордана, наевшись сладостей из своих рождественских чулок, скакали по гостиной, как попкорн на сковородке. Такое Эрин видела только в кино. В бытность ее ребенком Рождество было днем усердных молитв — никаких подарков, чулок или Санта-Клауса.

Одну руку она сунула в карман своего нового флисового халата. Вторая висела на перевязи. Плечо после нападения льва уже почти зажило. Джордан только что сменил ей в спальне повязку и уже вернулся вниз на поводу у племянника Барта. Эрин пообещала подойти следом, но уж очень на ступеньках покойно.

Наконец, Джордан, выглянув из-за угла, обнаружил ее и присел рядом на ступеньку. Садясь, он подоткнул свой новый халат между ног. Оба они получили эти халаты в подарок от матери Джордана.

— Ты не можешь прятаться вечно, — заметил он. — Мои племяши и племяшки затеют на тебя охоту. Они чуют страх.

Эрин с улыбкой ткнула его локтем в ребра.

— Похоже, там очень весело.

— Да, знаю, они малость достают.

— Нет, они забавные, — совершенно искренне призналась она, но его семья выглядит такой нормальной, такой непохожей на ее собственную. — Просто мне надо малость акклиматизироваться.

Джордан поглаживал тыльную сторону ее кисти большим пальцем, этим простым прикосновением напомнив, почему она так к нему неравнодушна.

— Ты хочешь мне сказать, что после того, как запросто сражалась со львами, волками, медведями и всякого роду-племени нежитью, боишься сойти к четверым детишкам, их издерганным родителям и моей матушке?