Джеймс Роллинс - Невинные

Томми оглядел клинок. Большую его часть будто вплавили в песчаное стекло.

Как Эскалибур короля Артура.

Томми знал, чего от него ждут. Этот меч принадлежал ангелу, так что освободить его должен Первый Ангел, вернуть его на солнце, чтобы использовать против нависшей тьмы.

Но отдернул руку.

Томми не хотелось даже прикасаться к мечу.

Какое ему дело до мира наверху? Его похитили, пытали, похитили снова — чтобы в конце концов возложить на жертвенный алтарь.

Внезапно он осознал, что меч может покончить с этими страданиями.

Он может освободить меня.

Клинок может нанести рану куда большую, чем укол в шею. Можно поднести к лезвию оба запястья и быстро провести ими сверху вниз, сделав глубокий порез.

Он сможет умереть.

Я смогу снова увидеть маму и папу.

Перед его мысленным взором встало лицо матери, вспомнилось, как она убирала свои вьющиеся короткие волосы за уши, как ее карие глаза буквально излучали тревогу, стоило ему пораниться. Этот взгляд он часто видел, борясь с раком. А еще припомнил, как она пела ему в больнице колыбельные, хоть он и был слишком большим для них, как она старалась рассмешить его, хотя мальчик понимал, что ей хочется плакать.

Она любила меня.

И отец не меньше. Его любовь была более практичной: он пытался втиснуть в эти оставшиеся пару лет как можно больше жизни. Томми довелось поводить кабриолет «Мустанг», научиться игре на бильярде, а когда он был слишком слаб, отец сидел по-турецки рядом с ним на диване, помогая ему крошить зомби в «Resident Evil». А порой они разговаривали, разговаривали по-настоящему. Потому что оба знали, что придет день, когда у них такой возможности уже не будет.

А еще Томми наверняка знал одну вещь.

Я должен был умереть первым.

Таков был уговор. Он был болен, они — здоровы. Он должен был умереть, а они — жить. Он был согласен с этим уговором, с грехом пополам примирился с ним — пока этот глупый голубь все не погубил.

Поглядев на меч, Томми принял решение.

Пусть воюют там без него.

Он взялся за меч в готовности проложить кровавую дорогу в объятья родителей. Задержал руку над эфесом, собираясь с духом. И, приготовившись, крепко взялся за серебряную рукоять.

Тело прошил мощный импульс. Клинок под ним вздымал накал все больше и больше, вплоть до яркости сверхновой звезды. Томми зажмурился, боясь, что сияние ослепит его. Свет пробивался сквозь закрытые веки, наполняя собой череп.

А потом мало-помалу снова угас.

Томми открыл один глаз, потом другой.

Стекло у него между ног расплавилось, а в руках он держал огромный меч, рдевший тускло-оранжевым свечением и одним лишь своим весом приковавший Томми ко дну.

Мальчик поднес большой палец к лезвию, сильно порезавшись, прежде чем понял, что уже коснулся его. Кровь взмыла кверху алым облачком. Он проследил за ней взглядом, сообразив, что провести этим лезвием по запястью будет очень легко.

В худшем случае немного пощиплет… а потом все будет кончено.

Он поднес клинок к запястью.

Кто меня здесь хватится?

Он обратил взор от невероятно острого лезвия к своду над головой, представив жаркую пустыню. Вспомнил холодные пальцы, поднимающие его подбородок, касающиеся его горла, чтобы убедиться в его безопасности.

Элисабета.

Ей будет недоставать его. Она рассердится.

Томми представил остальных — Эрин, Джордана, даже темного священника Руна. Они рисковали всем на свете, чтобы доставить его в эту пустыню, спасти его жизнь. И вполне вероятно, как раз сейчас они гибнут.

Гибнут за меня.

Истратив все патроны, Эрин схватила длинный меч Агмундра. Поднять его ей удалось лишь обеими руками. Она взмахнула им от бедра, взбросив в воздух руки с клинком, рассекшим воздух между ней и ближайшим стригоем.

Монстр расхохотался, сделал шаг назад и бросился на Христиана, игнорируя ее напрочь.

Эрин поискала, кого бы атаковать.

Ни один из стригоев или анафемских зверей и близко к ней не подходил, повинуясь приказу Искариота не убивать ее. Их войско держало дистанцию до поры, пока он сам не явится за ней.

Пожалуй, это мое лучшее оружие.

Львиный рев заставил ее обернуться. В нескольких ярдах от нее извивался Рун, придавленный сумрачной тушей анафемского льва. Джордан ринулся к нему на помощь, замахиваясь автоматом, как дубинкой.

Выронив меч, Эрин устремилась к обоим.

От Джордана лев отмахнулся, как от овода, пропоров когтями его кожаную куртку и едва не оторвав рукав. Стоун упал навзничь, но его вмешательство отвлекло зверя, позволив Руну откатиться в сторону, лишившись изрядного лоскута кожи.