Причину их настроя девушка поняла не сразу, а только дав знатный круг около стоянки. Ни родника, ни ручейка, да даже захудалой калаужины, окромя грязевых луж тракта поблизости не было. Снег, поваливший уже не крупой, а хлопьями, напоминавшими ошметки простокваши, навел лицедейку на мысль.
Когда Васса вернулась к костру с котелком, полным снега (его она стряхнула с пышных ветвей ели и пихты), мужчины были слегка разочарованы.
— Специально, да?
— Зато теперь я знаю, что моя жена хозяйственная и находчивая, — не моргнув глазом, выдал комплемент Эрден в чисто мужской манере. За что чуть не получил потяжелевшим котелком по макушке. Вассу сдержала лишь мысль: проведи она сей маневр, и снег придется собирать по новой.
— А вообще именно этот отрезок восточного пути называют пустынным, — продолжил дознаватель, как ни в чем не бывало, — не потому, что здесь сухо, нет, вода есть, но под слоем белого мха, а ручьев — ключей — бочагов тут нет. Примерно трое суток пути так. Хотя, как ты видишь, деревьям влаги хватает.
— Ты тоже об этом знал? — обличительный перст Вассы уперся в грудь Иласу.
Самодовольная ухмылка, призванная показать превосходство интеллекта над глупым противником, была красноречивее всяких слов. Леш, наблюдавший картину со стороны, плотнее закутался в плащ. Он бы, может, из чувства мужской солидарности тоже посмеялся над бестолковой девкой (хотя о том, что открытой воды на этом участке тракта нет, так же, как Васса, не знал, ну да это мелочи), но его знобило, и было не до зубоскальства. Лицедейка молча (гневное пыхтение на манер ежа не в счет) повесила котелок. Эрден, потянувшись, как рысь перед прыжком сел на брошенное на землю седло.
— Знаю, о чем сейчас думаешь: 'Вот и спасай их после этого…', — дознаватель попытался завязать разговор.
— Нет, я сейчас думаю, кашу делать с цианистым калием или без? — проворчала Васса. Первый порыв гнева прошел, но поворчать еще для острастки все же следовало. — А вот насчет спасать… все равно вызволила бы вас, хотя бы для того, чтобы самолично придушить.
Фырчанье Иласа, призванное заменить фразу: 'Придушить? Ну — ну, попробуй…', было расценено как полноценная реплика воинственно повернувшейся к мужчине Вассой. В руке у девушки дымилась ложка, и вид лицедейка имела весьма решительный.
Эрден, заразившейся ехидством не иначе как от блондина, прокомментировал:
— Илас, скажу тебе, как женатый человек: не перечь женщине, стоящей у плиты. Горячая сковородка в ее руках — страшное оружие.
— Это когда же ты успел познать все прелести семейного быта? — ввернул поддевку блондин.
Эрден расплылся в мечтательной улыбке:
— У нас для этого с Вассой было целых три недели….
Испортила все лицедейка, припечатав:
— Которые твоя жена провела в монастыре! Простив‑таки тебе кредит по супружескому долгу.
Илас, не удержавшись, захохотал.
— Один — один, дознаватель. Счет равный.
На эту реплику девушка сделала охотничью стойку, но оба мужчины отвели взгляд и как воды в рот набрали.
После того, как ужин был приготовлен, и все поели (Леш скорее размазывал кашу по миске), решено было держать не военный, но все же совет.
Первым озвучил общую мысль Илас:
— Что будем делать?
У Вассы в голове вертелся ответ, но цензурным в нем были одни запятые.
Вообще ругаться лицедейку учил дедушка… лет в тринадцать. Как‑то раз, после обеда, когда послеполуденное летнее солнце дарило теплую ленивую негу счастливчикам, оказавшимся в тени и нещадно варило тех, кому оной не досталось, старик Хайроллер спросил внучку: 'А ты ругаться‑то умеешь?'. Плетеное кресло мерно раскачивалось, убаюкивая вкусный обед в желудке, и дед пребывал в умиротворенном настроении, сидя на открытой задней веранде дома. Ответ Вассы: 'Наверное', — его озадачил. 'Так не бывает: или 'да' или 'нет', — вынес тогда он свой вердикт и продолжил: — вот упадет на ногу тебе молоток. Что скажешь?' Вассария задумалась и выдала: 'Мракобес, наверное'. Дед опечаленно покачал головой. Девушка решила уточнить: 'Что, плохо? Так нельзя говорить?'
Старик долго пыхтел трубкой, прежде чем дать ответ. 'Плохо, очень плохо. Как для воспитанной фьеррины, так и для каталы. Потому как фьеррина даже таких слов знать не должна — она же блаагороднааая', — вывел с презрением, протяжно, словно руладу, дед. 'А вот та, что выросла в подворотне, не мракобеса вспомнит, а минимум кереметя или нахлест какой покрепче, аж заслушаешься. Поэтому с этого дня буду учить тебя ругаться. Правильно и качественно'. Обещание дед исполнил. С того дня у Вассы завелся словарик — узкий и длинный — такие обычны для изучающих иностранный язык школяров продают по две медьки за штуку, слова в столбик с одной стороны страницы, с другой — их перевод. Только вот если бы учитель заграничных словес заглянул в книжечку девушки — очень бы удивился, ибо матерные выражения, идиомы и ругательства Вассария записывала старательно, заучивала, а потом сдавала экзамен деду. Причем старик требовал, чтобы знать она их знала, но в повседневной жизни применять не смела — как‑никак он растил благовоспитанную фьерриночку.
Читать дальше