Сабаа Тахир - Уголек в пепле

— Элиас! — Элен шла за мной из столовой, но туман помог мне скрыться от нее. Я нырнул в тренировочное здание, наблюдая за ней из окна. Наконец она оставила затею найти меня и пошла своей дорогой. Посмотрим, как ей понравится холодное молчание.

Спустя несколько минут я заметил, что направляюсь к дому Коменданта. Решил, что заскочу ненадолго. Только чтобы убедиться, что с Лайей все в порядке.

— Ваша мать услышит об этом и шкуру с вас спустит, — заворчала Кухарка, когда я скользнул в коридор лакейской. — И с остальных тоже — за то, что пустили вас сюда.

— Она в порядке?

— Она жива. Идите, Претендент. Оставьте ее. Я не шучу насчет Коменданта.

Если бы рабыня посмела говорить так с Дексом или Деметриусом, они бы ударили ее. Но Кухарка — единственная, кто старается помочь Лайе. И я повиновался.

Остаток дня промчался смутной чередой неудачных сражений, обрывочных разговоров и пряток от Элен. Туман сгустился настолько, что, поднимая руку к лицу, я едва мог ее различить, отчего тренировки стали еще более изнурительными, чем обычно. Когда барабаны пробили комендантский час, я хотел лишь одного — спать. Еле держась на ногах, я направился к казармам, тогда Эл и нагнала меня.

— Ну, как тренировка? — Она возникла из тумана как рэйф, и я невольно вздрогнул.

— Чудесно, — ответил я мрачно. Разумеется, чудесной она не была, и Элен знала об этом. Так плохо я давно не дрался. Та концентрация, которую удалось достичь, когда мы сражались с Элен прошлой ночью, пропала без следа.

— Фарис сказал, что ты пропустил занятия с мечами этим утром. Говорил, что видел, как ты шел к дому Коменданта.

— Вы с Фарисом сплетничаете, как девчонки.

— Ты видел девушку?

— Кухарка меня не впустила. И у девушки есть имя. Лайя.

— Элиас… вы никогда не сможете быть вместе.

Я в ответ рассмеялся. В густом тумане смех звучал как-то странно.

— Ты меня за идиота держишь? Естественно, не будем. Я лишь хотел узнать, что с ней все в порядке. Так что?

— Так что? — Элен схватила меня за руку и дернула, чтобы я остановился. — Ты — Претендент. У тебя завтра Испытание. Твоя жизнь поставлена на карту, а ты сходишь с ума по какой-то рабыне.

Во мне начала закипать злость. Она почувствовала это и вздохнула.

— Я лишь хочу сказать, что есть более важные вещи, о чем следует подумать. Император прибудет сюда через несколько дней с намерением убить всех нас. Комендант, похоже, этого не знает либо это ее не заботит. И еще у меня дурное предчувствие насчет Третьего Испытания, Элиас. Мы должны надеяться, что сможем устранить Маркуса. Он не должен победить, Элиас. Не должен. Если он…

— Знаю, Элен, — я возложил всю надежду на это проклятое Испытание. — Поверь, знаю. Десять кругов ада! Она нравилась мне больше, когда не разговаривала со мной.

— Если знаешь, почему тогда терпишь поражение за поражением на тренировке? Как ты сможешь победить в Испытании, если ты не в состоянии одержать верх над кем-то вроде Зака? Ты разве не понимаешь, чем рискуешь?

— Конечно, понимаю.

— Нет! Посмотри на себя! У тебя голова слишком забита мыслями о той рабыне…

— Не ею забита моя голова, ясно? Есть миллион других причин. Само это место и то, что мы здесь делаем. И ты…

— Я? — Она посмотрела озадаченно, и это рассердило меня еще больше. — Что я сделала…

— Ты влюбилась в меня! — крикнул я, потому что был так зол на нее за то, что она испытывает ко мне чувства, пусть даже рассудок и твердил мне, что это жестоко и несправедливо. — Но я в тебя не влюблен, и ты ненавидишь меня за это. Ты разрушила нашу дружбу.

Элен стояла и смотрела, а в ее глазах полыхала боль. Зачем она влюбилась в меня? Если бы она сумела сдержать свои эмоции, мы бы не поссорились в ночь Лунного Фестиваля. Мы бы проводили последние десять дней вместе, готовясь к Третьему Испытанию, а не бегали друг от друга.

— Ты влюблена в меня, — повторил я. — Но я бы никогда в тебя не влюбился, Элен. Никогда. Потому что ты — такая же маска, как все. Ты хотела позволить Лайе умереть, просто потому что она — рабыня.

— Я не дала ей умереть, — молвила Элен тихо. — Я пришла к ней прошлой ночью и исцелила ее. Поэтому она сейчас жива. Я пела ей, пела, пока не потеряла голос и не почувствовала, что жизнь высосана из меня. Пела, пока ей не стало лучше.

— Ты вылечила ее? Но…

— Ты не веришь, что я могла сделать доброе дело? Я не зло, Элиас, что бы ты там ни говорил.

— Я никогда не говорил…

— Сказал, — ее голос окреп. — Ты сказал, что я как все маски. Что не мог бы никогда… никогда полюбить…