Антон Карелин - Книга Холмов

Стальной молча, с негромким скрежетом кивнул.

— Даже девчонку? — спросила Алейна, которая еще ничему не возражала, но уже встала рядом с Келом, будто формируя альянс тех, кто против.

— Девчонку может и оставить, хотя наверняка и она вся прогнила. Как девке главаря, ей и выпало много, и позволено было слишком многое. В шестнадцать-то лет.

— Обычная зависимая от мужика дурочка, — возразила Алейна, которой самой-то было меньше восемнадцати. — Себя утешает, думая, что мужиком вертит, а на самом деле, как тень у него под ногами. По мне, так большая часть зла здесь от Убоя, он всех перекорежил. Убери его — и половину из них можно вытащить из болота на нормальную дорогу.

— Кто тащить будет? — тихо и спокойно спросил Винсент. — Кто решать, кого тащить, а кого бросить в болоте? И когда всем этим заниматься? У нас заговор низвергов, а мы время теряем на всякую шваль.

— Да и не будет с этого толку, — дернул щекой рейнджер. — Ты им отдашь силы, душу, а они туда плюнут и посчитают за должное. Они не понимают вообще, что такое справедливость, или благодарность. Не видишь, что ли?

— Не вижу, — честно ответила Алейна.

А вот Анна видела. Лисы были злы на убойцев, но еще больше убойцы исходили ненавистью к Лисам. Казалось бы, кто на кого устроил засаду, кто расстреливал беззащитных путников, засев над дорогой? Кто сунулся и получил? Но вшивым было наплевать на прав-виноват, они были из тех людей, для которых всегда виновны другие. А я всегда в своем праве, ведь это ж я. Униженные и побитые смотрели исподлобья, с затаённым или даже нетаённым обещанием вернуть должок, да еще и со щедрой приплатой. Кто-то изображал страх и смирение, а на самом деле только и ждали момента вцепиться в глотку.

Анна собственными руками расшвыряла вот прямо всех, кто сейчас висел на стене — и ни один из них не воспринял это как повод задуматься, не проникся ни малейшим уважением, не понял своей вшивой головой, что, если даже Убой сбежал от Лисов, значит, Лисов лучше не злить. Нет, каждый сейчас думал: это как-то так, само собой произошло, не повезло нам, в следующий-то раз непременно повезет!

Ничейная земля кишела беглецами, каторжниками, насильниками и прочим злым людом, и Анна уже немало навидалась людей, которые не делали никаких выводов из происходящих с ними событий. У них просто не складывалось одно с другим: мой поступок, и то, что случилось после него. Они мотались по жизни, не осознавая, почему их мотнуло в ту или иную сторону, и повторяли ошибки снова, не считая их ошибками. Они, можно сказать, настойчиво бились головой в стену, из которой то тут, то там торчат шипы, и всякий раз, когда на эти шипы натыкались, считали, что просто не повезло.

Причем, все эти люди не были безумны или невероятно глупы, они кланялись перед теми, кто в почете, не лезли на рожон к тем, кто явно сильнее. Хитрили, думали, планировали, предпринимали. Но при всей их хитрости, у них заклинило ту часть чуйки, которая отвечала за собственную вину. Они не понимали, как признание своей неправоты позволяет изменить жизнь к лучшему, шаг за шагом перейти от грязи ну не в князи, но хотя бы в княжеские витязи. Они кланялись только до тех пор, пока не могли вонзить нож в спину. И этот принцип накладывал отпечаток на все, что они делали. В итоге одни ханты Мэннивея оставались в железе, размениваясь на мелочность в вечной сваре, а другие поднимались в серебро и золото, под лай и выкрики «Повезло им! И нам скоро повезет! Повезет!»

Лисы, объявившись в Мэннивее, начинали в очень странной ситуации и поначалу были удобной мишенью для насмешек и битья, но быстро получили железо, затем так же быстро бронзу, и еще быстрее — серебро. Лисы закалились слишком споро, у этого была и обратная сторона: крутые, но опыт не соответствует крутости. Тем не менее, они поднимались вверх. И во многом это было результатом подхода: каждый из ханты искал такой способ взаимодействия с миром, который будет взаимно выгоден. Не тот путь, что проще, а тот путь, что правильнее. И это работало, более того, постепенно преимущества сложных, но правильных путей, накапливались. У Лисов появились знакомые, друзья, связи и ресурсы. Хорошие вещи. Особенно в этом преуспел Дмитриус, пока не погиб.

Анна давно заметила: когда Лисы, побитые, грязные, полуживые возвращались в Мэннивей, на свой чердак, зализывать раны, они стремились вернуться к хорошей жизни, из которой выпали в результате похода. Стремились снова стать чистыми, нормально одетыми, сытыми, здоровыми — они считали это нормой и жили так, чтоб побыстрее вернуться в эту норму. Никто из Лисов не шел, вернувшись с дела, в трактир, хвастать или сорить деньгами, не ввязывался в драку или дебош, не погрязал в трясине провинностей и долгов. А такие, как убойцы, делали все с точностью до наоборот. Они не стремились одеться в чистое, потратить время на свое здоровье, почистить и украсить свое жилье. Конечно, любой из них готов содрать дорогое платье с подвернувшейся купчихи, оставив ее саму гнить в придорожной канаве. Но сделать что-то более долгое и сложное, чтобы заслужить это платье, заработать или сшить его — этого они не только не умели, но даже и помыслить не могли. Вшивые брали от жизни только то, что плохо лежит, до остального у них были руки коротки. Но при этом считали, что жизнь у них тяжкая, что горбятся, бедняги, суровым трудом — и жизнь у них была действительно тяжелая, но не от труда. Сталкиваясь с такими людьми, Анна всякий раз чувствовала, что они с ними будто из разных миров. В общем-то, так и было.