Аврам Дэвидсон - Феникс и зеркало - Роман, новеллы

Старая безумица созывала своих котов. Вергилий подошел к парапету, отделявшему его крышу от соседской, сорвал листок базилика, росшего в одном из цветочных горшков, и смял его в пальцах. Поднес благоуханный листик к лицу и перегнулся через парапет.

— А где же Королевич, госпожа Аллегра? — спросил он.

Свой кошачий выводок старуха кормила рыбными потрохами и прочей требухой и отбросами, которые ей удавалось насобирать за день по городским помойкам, возле причалов и на задних дворах харчевен. Иной раз ей перепадал кусочек и получше, чего-то почти съедобного, когда кто-либо проникался к ней жалостью, либо — что вернее — опасался ее сглаза. Это она съедала сама. Но не потому, что считала себя лучше своих подопечных или более голодной, нежели они — любила пояснять она, — просто потому, что ее вкус извращен, зато ихний остался совершенно естественным.

— Королевич? — Ее голос стал громче и разборчивее, словно бы она подняла голову и вглядывалась в темноту. — Королевич, мой господин, отбыл в Египет. Он давно уже говорил мне об этом желании, вот только случая подходящего не выпадало. Не мог же он, в самом деле, отправиться за море на этих ненадежных корабликах — и не возражайте мне, господин, если не хотите потерять моего расположения. Нет, сударь. Но вчера вечером, когда луна была круглая и золотая, кот Королевич сказал мне: «О Аллегра, вскормившая меня, наутро в Александрию отправляется Императорский корабль с господином проконсулом…» Я почти без ума от того, что пришлось с ним проститься.

Синий цвет неба стал фиолетовым, почернел, а старуха все бормотала свою нелепую сказку о том, как Королевич (поджарый, матерый кошара, весь в боевых шрамах) был приглашен на борт галеона как полубожество, усажен за стол с серебряными тарелками и золотыми кубками, а корабль повез его домой, где он замолвит за нее словечко сфинксам и священному быку Апису, священным соколам и крокодилам… [9] Апис — в египетской мифологии солнечное божество; священный сокол символ бога Гора; крокодил — символ бога Сепека. «А правда, похоже, состоит в том, подумал Вергилий, — что Королевича попросту изловил какой-нибудь полуголодный обитатель трущоб, так что котик, поди, тушится теперь в позаимствованной жаровне вместе с краденым луком, сворованным чесноком и лавровым листом, сорванным с деревца». На пустой желудок Неаполь никогда не отказывался от доброй порции «длиннохвостых кроликов».

Ну, впрочем, возможно, что и в самом деле некие набожные египтяне действительно прихватили с собой Королевича и, ласково прижимая к груди, повезли в деревеньку на Ниле, где он и проведет остаток своей жизни. А после смерти его набальзамируют, похоронят и станут поклоняться ему как божеству. Где тут правда, а где вымысел? С Аллегрой никогда не знаешь наверняка, да и не только с ней одной.

Клеменс ушел домой, недовольно мотая своей лохматой головой и бормоча что-то себе под нос, однако обещал наутро вернуться и обсудить проблемы изготовления зерцала. Вергилий же, оставшись в одиночестве, понял, что работать сегодня не сможет. И вот стоит теперь на крыше и болтает с безумной женщиной. Лишь бы отвлечься от собственных тягот. Да и то — ее увядшая женственность не может упрекнуть его утраченное мужество.

— Ну что же, Королевичу повезло, — вымолвил он. — Но каково вам, госпожа Аллегра? Вы ведь потеряли его навеки…

Старуха что-то напевала, гундосила мелодию без слов, а ее коты друг за дружкой вылезали на крышу и принимались драть когтями стены ее хибарки. Ну что же, так она жила, и жить так ей нравилось.

— Моя госпожа ненавидит огонь, — произнесла старуха, неожиданно прекратив свои завывания.

Двери «Повозки и солнца» распахнулись, наружу хлынул поток света и запах кислого вина. Из таверны донесся шум, производимый ее завсегдатаями — погонщиками, возницами и шлюхами. Дверь закрылась, и снова стало тихо.

— Как госпожа? — осторожно осведомился Вергилий.

Но он уже знал ответ, хотя и не представлял себе откуда.

— Императорши нет, мой господин, — пробормотала безумица, нагибаясь за очередной порцией рыбных потрохов и кидая ее стае своих любимцев. Острый, тошнотворный запах отбросов заставил Вергилия вновь прижать лист базилика к лицу: ему вспомнились другие твари — более зловонные и более опасные, чем все коты, вместе взятые.

— Корнелия, — сказал он вполголоса… его мысли блуждали где-то далеко… Корнелия… мускус и розы… да, но куда более опасная, чем кто бы то ни был на свете… на какое-то время… Если мне придется пройти все подземелья ада, то пусть ад устрашится этого .