Дмитрий Петров - Силь

На негнущихся ногах эльфийка вслед за своими спутниками проследовала в арку ворот — и тут уж замерла окончательно, кажется, забыв даже дышать. Миралисса и представить себе не могла, что площадь, рукотворное создание, может быть прекрасна, как лес… как рассвет… нет, как лунная ночь, сияющая росой… нет, все-таки как рассвет… или… нет, как она сама — как Радужная площадь! Эта красота хватала за сердце, словно крик о помощи, и радовала, словно долгожданное признание в любви. Она обрушилась на Миралиссу, подобно водопаду, и она уже не могла различить в ее слиянности никаких отдельных деталей — как невозможно разобрать водопад на отдельные капли и сдернуть с него завесу радужного дыма. Тем более что водопад посреди площади действительно был — струи воды взлетали над землёй, дробясь и пересекаясь, разбиваясь на мельчайшие осколки — так что казалось, что на площадь спустилось с небес настоящее облако — прекрасное, белое, пушистое облако, в глубине которого лучи Солнца зажигали и гасили мгновенно вспыхивающие и медленно угасающие радуги.

— Тот, кто это сделал — гений, — благоговейно изрек хриплым от восхищения голосом Грахель. — Честное слово.

Он прав, — промелькнуло в голове у Миралиссы. — Это гениальность, граничащая с безумием — чистейшая, благороднейшая гениальность в самом высоком смысле этого прекрасного слова. Мрамор и гранит, яркие, как цветы, изразцы и умелая роспись — этих изысков Миралисса немало увидела и по дороге сюда, но спустившееся с небес облако, искрящееся радужным светом… А вокруг него поле цветов — огромных, душистых, разноцветных, с восхитительной небрежностью в их чередовании! А над ним — Башня, облицованная золотисто-рыжим авантюрином.

— Мы называем эту башню Рассветной, — донёсся до её слуха голос Дона.

Солнечные лучи высекали облака сверкающих искр, дробились и рассыпались невесомым золотом, полыхали и таяли на поверхности камня. Башня стройно высилась, окруженная золотым мерцающим ореолом. Понятно, почему ее назвали Рассветной. Какое, должно быть, наслаждение — ждать рассвета, не сводя глаз с рыжих стен, ждать, когда же, наконец, первые рассветные лучи изольются на Башню, и она мало-помалу замерцает, заискрится на солнце, сначала приглушенно, а потом в полную силу, пока не вспыхнет ежедневным волшебством! И ничего лишнего, никаких украшательств и завитушек — сама стройность, отпечатленная на клубящемся золоте, четкий силуэт посреди парящего облака.

— Свет и Тьма… — прошептала непослушными губами Миралисса.

Я никогда этого не забуду, - подумала она - не словами, а чем-то другим, чему не могла бы подобрать названия. — Никогда не забуду. Этого нельзя, невозможно забыть. Я буду видеть это во сне — золотое облако, несущее искристый камень.

Прошло немало времени, пока она обрела дар речи.

— Кто же создал это чудо? — благоговейно прошептала эльфийка. — Да всех драгоценностей мира, всех сокровищ мира, не хватит, не хватит…

— Если хочешь познакомиться с архитектором, то это несложно, — раздался голос гнома. — Ибо он стоит рядом с тобою… но это не я! — добавил он с поспешностью, отходя в сторону.

Эльфийка обратила сияющее восторгом лицо к отчаянно покрасневшему от смущения человеку.

— Так это ты…

Дон лишь смог смущённо кивнуть. Эльфийка обхватила его за шею и крепко поцеловала, оторвавшись от его губ не сразу. Но когда это произошло — один взгляд в его глаза, сияющие как звёзды, и глядящие на неё как на само воплощение красоты, она вновь задохнулась — от нового, ни разу не испытываемого доселе чувства. Она уже не видела ни прекрасной площади, ни сияющих радуг, ни гнома, деликатно отвернувшегося и тихонько, на цыпочках удаляющегося в сторону.

— Миралисса, любимая… — донёсся до неё шёпот — и их губы вновь сомкнулись в долгом поцелуе.

— Так, говоришь, нет отравы, большей, чем любовь? — лукаво спросила эльфийка.

— Отравы нет, но нет её и слаще! — отвечает Дон, восторженно глядя на неё, смотря — и не в силах никак наглядеться.

— Любимый, я ждала тебя всю жизнь! — с бесконечной нежностью промурлыкала Миралисса. — Все… кх-кх-кх… лет. Неважно, сколько… Кстати, а где же Грахель?

— Он очень деликатный гном, — улыбнулся Дон. — Думаю, он пошёл в харчевню сам — поговорить.

— Идём за ним! Вдруг… с ним что-то…

— Что-то может грозить лишь его противникам, ежели таковые сыщутся. Но ты права, нужно идти, а то после разговора с гномом побеседовать с ними может быть затруднительно.