Мэри Стюарт - Хрустальный грот. Полые холмы

Над погруженной в тишину равниной словно донышко оловянного котла выгнулось небо. Было еще рано, и на траве белела изморозь. В слабом зимнем солнце выстроившиеся в танце камни отбрасывали длинные тени. Я вспомнил стоячий камень, белую изморозь, быка, кровь и улыбающегося белокурого молодого бога. Я опустил взгляд на камень. Его похоронили с мечом в руке.

— Мы оба вернемся в день зимнего солнцестояния, — сказал я ему и, сев на коня, поехал в Эймсбери.

В декабре пришли новости об Утере. Он покинул Лондон и направлялся на Рождество в Винчестер. Я послал ему письмо и, не получив ответа, покинул мой дом и выехал, на сей раз в обществе Кадала, туда, где посреди скованной морозом равнины одиноко стоял Хоровод Великанов. Было двадцатое декабря.

В небольшой ложбине сразу за Хороводом мы стреножили наших лошадей и развели небольшой костер. Мои опасения, что ночь будет облачной, оказались напрасны: она выдалась ясной и морозной, и звезды роились в небесах, словно лунная пыль.

— Поспи немного, если сможешь на таком холоде, — предложил Кадал. — Я разбужу тебя перед рассветом. Почему ты думаешь, что он приедет? — И добавил, не дождавшись ответа: — Что ж, ты волшебник, тебе лучше знать. Но послушай, на случай, если твое волшебство не поможет тебе заснуть, не мешало бы тебе укрыться еще одним плащом. Я разбужу тебя вовремя, так что не мучай себя.

Я послушался его и, закутавшись в плащ и натянув поверх него попону, придвинулся ближе к огню, примостив голову на седло вместо подушки. Я скорее дремал, чем спал, и в мою дрему то и дело врывались тихие звуки ночи, такие отчетливые в необъятной тишине огромной равнины: шипел и потрескивал костер, Кадал подкладывал ветки в огонь, лошади мерно пощипывали траву, временами ухала вылетевшая на охоту сова. А затем, незадолго до рассвета, раздался шум, которого я так ждал; ровное гуденье земли у меня под головой, что говорило о приближенье всадников.

Я сел. Кадал поднял затуманенные сном глаза и угрюмо произнес:

— Я бы сказал, у тебя есть еще целый час.

— Ничего. Я выспался. Приложи ухо к земле и скажи мне, что ты слышишь.

Он наклонился, прислушивался примерно пять ударов сердца, а затем вскочил и метнулся к нашим лошадям. В те дни никто не сидел сложа руки, услышав в ночи топот копыт.

— Все в порядке, — остановил его я. — Это Утер. Сколько, по-твоему, с ним человек?

— Двадцать, может, тридцать. Ты уверен?

— Вполне. А теперь оседлай коней и оставайся при них. Я пойду в Хоровод.

Был тот час между ночью и утром, когда воздух неподвижен. Всадники неслись галопом. Казалось, вся замерзшая равнина содрогалась в топоте копыт. Луна зашла. Я ожидал рядом с камнем.

Он оставил отряд чуть в стороне и подъехал в сопровождении лишь одного спутника. Наверное, они меня еще не видели, хотя должны были заметить отблеск костра Кадала, догоравшего в лощине. Ночь была звездной, и отряд ехал без факелов, неплохо ориентируясь в темноте; два всадника быстрым наметом приближались к внешнему кольцу Хоровода, и я было подумал, что они, не останавливаясь, въедут внутрь. Но кони разом стали, под копытами хрустнул утренний ледок, король спешился. Послышался слабый шорох, когда он перебросил поводья своему спутнику.

— Поводи его, — приказал Утер, и его стремительная тень замелькала среди колоссальных теней Хоровода.

— Мерлин?

— Милорд?

— Странное время ты выбрал. Неужели это обязательно надо было проделать среди ночи? — Говорил он бодро и не более любезно, чем обычно. Однако он приехал.

— Ты желал знать, что я здесь совершил, и сегодня та ночь, когда я могу показать тебе. Благодарю, что ты приехал.

— Что ты собираешься мне показать? Видение? Это еще один твой сон? Предупреждаю тебя…

— Нет. Ничего такого, во всяком случае сейчас. Но мне хочется показать тебе то, что можно увидеть только этой ночью. Но для этого, боюсь, нам придется еще немного обождать.

— Долго? Холодно.

— Не слишком, милорд. До рассвета.

Он стоял против меня, по другую сторону короля-камня, и в слабом свете звезд я видел, что он, склонив голову и поглаживая подбородок, рассматривает каменную плиту.

— Говорят, в ту ночь, когда ты впервые стоял у этого камня, у тебя были видения. А потом, в Винчестере, мне рассказали, что он, умирая, разговаривал с тобой, будто ты стоял в изножье его постели в королевской опочивальне. Это правда?

— Да.

Он резко вскинул голову.

— Выходит, ты еще в Килларе знал, что мой брат умирает, и ничего не сказал мне?