Мэри Стюарт - Хрустальный грот. Полые холмы

Утер кивнул, и стражники освободили руки узника. Он потер запястья и улыбнулся мне. Можно было подумать, что, кроме нас, в Хороводе никого нет.

— Говорят, в незапамятные времена этот камень привезли из Британии, с западных гор, с которых видно Ирландское море, и что великий король всей Ирландии, Фион Мак Кахайлл его звали, однажды ночью перенес его в руке через море в Ирландию и поставил здесь.

— А теперь, — молвил я, — мы с несколько большими трудами доставим его обратно в Британию.

— А я-то думал, что такой великий чародей, как ты, поднимет его одной рукой, — рассмеялся он.

— Я не Фион. А теперь, бард, если у тебя осталась хоть капля мудрости, ты возвратишься домой к своей арфе и не станешь больше воевать, а сложишь песню об этом камне и о том, как чародей Мерлин взял камень из Хоровода в Килларе и легко перенес его в Хоровод Нависших Камней, что у Эймсбери.

Не переставая смеяться, он махнул мне на прощанье рукой и ушел. Ему и впрямь удалось благополучно миновать лагерь и скрыться, потому что спустя годы я слышал сложенную им песню.

Но в то мгновение его исчезновение осталось незамеченным. Никто не произнес ни слова, пока Утер, нахмурив брови, рассматривал камень, будто мысленно взвешивал его.

— Ты сказал королю, что сможешь это сделать. Правда?

— Я сказал королю: что люди принесли сюда, люди же смогут и унести.

Он поглядел на меня неуверенно, все еще хмурясь и немного злясь.

— Он передал мне твои слова. Согласен. Здесь нужны не волшебство и заклинанья, а знающие механики и соответствующие машины. Треморин!

— Мой господин?

— Если мы забираем вот этот король-камень, то нечего церемониться с остальными. Где удастся, опрокиньте их и оставьте лежать.

— Да, милорд. Если бы Мерлин помог…

— Люди Мерлина будут работать над укреплениями. Мерлин, прошу тебя начать немедленно. Даю тебе двадцать четыре часа.

Дело оказалось солдатам привычным: они рушили стены и засыпали рвы землей и камнями. Палисад и деревянные постройки предали огню. Армия трудилась на совесть и с веселым задором. Утер всегда бы щедр со своими войсками, а в Килларе было что взять: медные, бронзовые и золотые браслеты и броши, оружие, откованное на славу и украшенное медью и эмалью по ирландскому обычаю. С наступлением сумерек все было закончено, и войска отошли с горы в свой временный лагерь, разбитый на равнине у самого подножья Килларе.

После ужина ко мне зашел Треморин. На вершине горы все еще полыхали костры и факелы, и уцелевшие в Хороводе исполины казались черными пятнами на заревом фоне. Лицо у механика было усталое и хмурое.

— Целый день ушел у нас на то, чтобы поднять плиту на пару футов, — с горечью сказал он, — а полчаса назад треснули распорки, и она снова легла на место. Почему, во имя пса, ты выбрал этот камень? Алтарь ирландца был бы намного легче.

— Алтарь ирландца не подошел бы.

— Ну, клянусь богами, все идет к тому, что этот ты тоже не получишь! Послушай, Мерлин, плевать мне, что он там говорит, я руковожу этими работами, и я прошу тебя прийти и посмотреть, что к чему. Придешь?

То, что произошло потом, послужило пищей для легенд. Скучно и утомительно было бы в подробностях рассказывать о том, как мы это проделали, скажу лишь, что было это несложно. У меня был целый день на раздумья, ведь еще с утра я обследовал камень и склон горы, а какие мне понадобятся машины и блоки, я придумал еще в Малой Британии. Где было возможно, мы сплавляли плиту по воде — сперва от Килларе к морю, а оттуда — в Уэльс, а дальше, насколько смогли, — по рекам, так что по суше нам пришлось преодолеть не более дюжины миль — расстояние между двумя широкими Эвонами. Пусть я и не Фион Крепкая Рука, но я Мерлин, и огромная каменная плита проделала свой путь домой так же гладко, как барка по спокойным водам, да и я не отходил от нее ни на шаг. Наверно, во время пути я спал урывками, но сам я этого не помню. Я бодрствовал, как бодрствуют у смертного одра, и это было единственное мое морское путешествие, когда я не ощущал волнения, а, напротив, сидел (так мне сказали) невозмутимый и молчаливый, словно в своем кресле у домашнего очага. Однажды пришел Утер поговорить со мной — верно, он гневался оттого, что я с такой легкостью совершил чудо механики, какое оказалось не по плечу его людям, — но некоторое время спустя, так и не сказав ни слова, удалился и больше ко мне не подходил. Сам я об этом ничего не помню. Думаю, меня там не было. Я, неподвижный наблюдатель, завис меж ночью и днем в парадной опочивальне в Винчестере.