Дмитрий Баринов (Дудко) - Ардагаст, царь росов

Правое предплечье ещё свободно. Вонзить меч в руку великану? А если тот, обозлившись, раздавит ему кости или швырнёт оземь с высоты? И Ардагаст, пробормотав «Спаси, Даждьбог светлый!», направил свет чаши прямо в красные глаза лешего. Пламя вдруг полыхнуло так, что исполин, забыв о своём пленнике, прикрыл глаза громадной лапой. Ардагаст стремительно полетел вниз, выронил меч, попытался ухватиться за ветку, но та сломалась, лишь задержав его падение. Разрывая в клочья одежду, царь упал в кусты. Рядом из снега торчал меч. Чаша, по-прежнему полыхая золотым огнём, отлетела в сторону. И тут над ней нависла громадная, как комель ствола, стопа лешего. Скаля зубы и злобно урча, великан прикидывал: раздавить золотой огонёк или человека?

Превозмогая боль, пронзившую всё тело, Ардагаст вскочил, молнией бросился вперёд, схватил обеими руками меч и изо всех сил ударил по огромной ноге. В тот же миг из чаши вырвался столб огня и ударил в подошву великану. Запахло горелым мясом. Громогласно взвыв, исполин упал на спину. Мгновение спустя на снегу лежал, держась рукой за стопу и жалобно скуля, мужичонка в серо-зелёном кафтане. Царь занёс над ним меч.

— Ой! Пощади меня, грозный царь Ардагаст, богом Велесом молю! О-ой, больно-то как!

— А, так ты меня знаешь!

— Ой! Тебя весь лес знает. Да разве я посмел бы, если бы сам хозяин лесной не велел?

— Какой ещё хозяин в лесу над лешим? Нечистый?

— Да нет, светлый! Солнце наше ночное!

От кого, но от Велеса Зореславич вражды не ожидал.

— Он сам велел или передал через кого?

— Передал. Через Шумилу Медведича.

— Вот оно что! — облегчённо рассмеялся Ардагаст. — Если этот урод брехливый ещё посмеет тебе что передавать, встань в полный рост да двинь его ногой так, чтобы за Днепр улетел либо в лепёшку расшибся.

— Ой! Не скоро я теперь смогу в полный рост подниматься, да и ногой двигать. Чтоб я ещё когда полумедведям этим поверил!

Постанывая и держась за деревья, лешак похромал вглубь чащи. Ардагаст обессиленно опустился на снег, ощупал себя. Хорошо, хоть у самого кости целы. Значит, нужно идти дальше.

На поляне праздник шёл своим чередом. Пляска окончилась, князья и воеводы отошли к своим шатрам, а русальцы теперь обходили их по очереди и пели коляды, каждому особую. Весёлые и хитрые колядники знали, кому пожелать овец как звёзд на небе, кому табун коней вороных под золотыми сёдлами, кому полей широких снопов как частого дождика, кому трёх золотых кубков — зелена вина, красного вина и хмельного мёда. А вот Андаку спели про то, как он, славный хозяин, орлами пашет, стрелой сеет, луком волочит и у богов просит жита густого, колосистого. Многие воины смеялись, зная, что среди росов род Саута больше всех презирает хлебопашество и любит набеги. Потом восхваляли Саузард: и ходит она, как месяц выходит, и сияет, как золото, от дорогих подарков мужа, и красива так, что у окна лучше не сажать — украдут вместо девицы. Тут уж со смеху покатилось всё войско. А колядники ещё и спели про худые времена, грешные: брат на брата меч поднимает, сестра на сестру чары готовит.

Царевне, слушавшей всё это, оставалось только губы кусать от злости, а потом ещё и щедро одарить русальцев. Даже она знала: не уважишь колядников, они тебе совсем другое пропоют, все беды на семью и хозяйство накличут, и Солнце их, своих воинов, услышит.

Но вот русальцы, обойдя всех вождей, снова собрались у костра. Начался главный обряд. Под звуки бубна и волынки, украшенной козьей головой, и выкрики: «Го-го-го, козонька! Го-го-го, белая!» — плясал ряженный козою Неждан, а на него наступали волк, медведь и старик с луком. За ними топтались кузнец с солдатом. Теперь уже никто не смеялся. Все ведали: эта золоторогая белая коза — сама Лада, что в глухую, холодную ночь должна родить Солнце. А за ней охотятся Чернобог-Мороз и его слуги, хотят убить её, чтобы вечной стала волчья ночь, чтобы не наступили ни утро, ни весна.

Ларишка украдкой смахивала краем шёлкового покрывала слёзы с лица. Это её Ардагаст сейчас пробирается через тёмный застывший лес с маленьким золотым солнцем в руке! Больше всего она хотела оказаться там, во мраке, среди волков, демонов, упырей и биться рядом с мужем, даже если этот бой станет для них последним. О Анахита, хоть бы не видеть, как ехидно кривятся губы под ястребиным носом Саузард! И эта змея с её гулякой-мужем будет царствовать после них? А великое царство росов и венедов погибнет, не родившись? Нет, если произойдёт то, о чём не хочется думать, она, Ларишка, должна жить и остаться царицей. И найти останки мужа, и похоронить их по-царски, чтобы не стал он ещё одним упырём в этом жутком лесу. И ещё надо будет отыскать Огненную Чашу, куда бы ни унесла её нечисть. Вряд ли даже у колдуна Чернобора с ведьмой Костеной хватит чар, чтобы её уничтожить. Котис Фракийский смог лишь разрубить чашу, и то наверняка без колдовства не обошлось... Прежде Ларишка никогда не думала о том, что она будет делать без Ардагаста. Не гнала мысль — просто не думала. Но тогда она не была царицей.