Дмитрий Дудко - Москва, Американская ССР

Весна 42-го выдалась в горах Биг-Хорн ранней и теплой, хотя снег еще покрывал вздымавшиеся на западе вершины Скалистых гор, а тучи скрывали Клауд-Пик. В укромной долине на его склоне теснились вперемежку армейские палатки, индейские типи, крытые вместо бизоньих шкур брезентом, и деревянные хибары. Между ними сушилось на веревках белье, стояли в пирамидах винтовки и автоматы. В небо смотрели стволы зениток. В скальных пещерах укрывались госпитали и склады боеприпасов. Там белые рабочие приводили в порядок бронетранспортер. Тут негры уселись в тенечке, распевая под банджо. Никто не обзывал их ленивыми ниггерами. Надо будет — чернокожие не спеша поднимутся и станут работать без устали. Здесь вернувшиеся из боя индейцы отплясывали воинский танец, размахивая скальпами. Какие-то деловые ребята продавали, покупали, играли в карты. А между жилищами шныряли ребятишки всех цветов кожи, всюду совали носы и играли, разумеется, в войну.

Все это вместе было не ярмаркой, и не лагерем беженцев или бродяг. А главной базой Американской Красной Армии, о чем свидетельствовали красные повязки с желтыми буквами «ARA» на рукавах у мужчин. Городки в долине реки Биг-Хорн слишком страдали от налетов авиации — сначала федералов и конфедератов, а теперь немцев и японцев. Война загнала в горы Вайоминга всех — рабочих из Чикаго и Детройта, нищих фермеров и ковбоев из Канзаса, негров с Юга и индейцев из резерваций. Здесь собрались все, кто не хотел умирать за богатых и мог хоть как-то объединиться с себе подобными. Собрались вместе с семьями, уходившими от диких расправ расистов. Голодная и холодная зима унесла немало жизней. Но красные американцы выстояли и теперь искали своего места в близком уже послевоенном мире. Мире, где они были врагами для всех, кроме русских и мексиканцев.

Через лагерь деловито шел не старый еще мужчина с окладистой седеющей бородой, в полувоенной форме. Он приветливо помахал рукой высокому, богатырски сложенному человеку в стетсоновской шляпе.

— Хэллоу, Боб!

— Привет, Хэм! Меня пригласили на совещание руководства. Я ведь возглавляю Конгресс социалистической интеллигенции Америки — поскольку Драйзер и Синклер Льюис сейчас у русских. А я представляю тех, кто не угодил в гестапо или в чью-нибудь контрразведку и добрался до этого лагеря.

— Меня тоже позвали — как главного репортера и летописца этой невероятной армии. Похоже, теперь решат, наконец, послать делегацию к Сталину. Ведь дядюшка Джо уже в Сиэтле.

Они пошли через лагерь, неторопливо разговаривая.

— Удивляюсь я вам, Хэм. Вы прошли первую мировую, решили, что в войне нет ничего хорошего, и написали об этом превосходные книги. Заработали кучу денег и стали жить, словно скучающий лорд. Ловля акул, охота в Африке, коррида… И вдруг помчались воевать в Испанию. Стали лучшим другом коммунистов. Потом, когда Сталин заключил союз с Гитлером, принялись ругать их на чем свет стоит. Когда же война добралась до Штатов, оказались в Красной Армии.

— А вы, Говард? — усмехнулся в бороду Хэм. — Типичный коммерческий писатель: вестерны, мистика, космические боевики, Конан-варвар… Вы, небось, богаче всех в вашем техасском городишке?

— Да. После местного банкира. Чертовы издатели сколько заплатят мне, столько и остаются должны. Так что я самый настоящий эксплуатируемый пролетарий.

— Да вы еще и южанин. У вас же сам воздух пропитан расизмом. А вы тут, среди индейцев, негров и таких белых, которым плевать на все расовые различия.

Хэм кивнул в сторону белого парня, любезничавшего сразу с двумя девушками — индианкой и мулаткой.

— Я когда-то писал, что нет хуже — увидеть, как белую женщину ласкает мужчина другой расы. Дурак! Я еще не знал, что могут сделать клановцы с белой … с единственной женщиной, которую я по-настоящему любил. Только потому, что она заступилась за негров.

— Говорят, вы один перебили всю шайку?

— Не один. Я бы остался лежать среди их трупов, не приди мне на помощь те самые запуганные негры. Не могу забыть, как белый парнишка, бросив револьвер, закрывал голову руками и молил о пощаде — пока чернокожий не выпустил ему кишки мясницким ножом… Я жалел о тех временах, когда справедливость водворяли оружием. И увидел, что бывает, когда это делают все, у кого оружие есть.

— Да, первая мировая — просто рыцарский турнир по сравнению с этим ужасом. А мне и ее хватило, чтобы возненавидеть оружие.