Андрей Дмитрук: Сувер

Ото всех столов поднялись люди — посмотреть, что вручает чужак Ваюру и Агне. Дары были хороши, но причудливы; многие задумались, оценивая их, а Йемо вновь опустил снежные брови. Женщина получила красивый лакированный ларец, а в нём посудинки малые с пробками и круглые шкатулочки, — всё вырезано из цельных самоцветов. Когда пооткрывал купец пробки и крышки, разнёсся запах летнего цветущего луга, но куда более сильный. Инкэри объяснил: одни снадобья сообщат коже Агны отменную гладкость, не убывающую с годами, другие — сладкий аромат телу, третьи — густоту и мягкость волосам. Есть также порошки и краски, назначенные для того, чтобы ярче, привлекательнее стало женское лицо.

Ваюр же, как один из лучших во граде охотников, получил невиданное оружие: покрытую искусной резьбой стальную трубку длиной в три ладони, с изогнутой рукоятью, усыпанной блестящими камнями. Но если ларец Агны и его содержание тут же пошли по рукам десятков женщин, то касательно своего другого дара купец объявил: его надо испытывать в лесу ли, в поле, но не среди людей.

В конце концов, сомнения исчезли, и подарки вызвали общий восторг. Гостю усердно подливали и подкладывали, но он выпил лишь немного вина и поел варёной рыбы.

Хорошенько очистив столы, — солнце уже перевалило на закатную половину неба, — градчане устроили пляски. Этот вид веселья, по крайней мере в его суверском воплощении, был, казалось, незнаком Инкэри; но он не воспротивился, когда девчата потащили купца в хоровод — танец, посвящённый Гопале. Раз десять круг «сплёлся-расплёлся», и гость, смущённо посмеиваясь, уже стал пробираться обратно за стол, — но тут им всерьёз завладела не слишком юная, дебелая девица с морковным румянцем во всю щёку, в розовом платье-распашнице, лазоревых сапожках и огромном лиственном венке. Предстояла игра в «ручеёк»: народ становился попарно, в затылок друг другу; парни и девушки расходились вширь, держась за руки и высоко поднимая их, и каждая пара, нагнувшись, пробегала под «потолком» живого коридора. Девица, по имени Кама, потащила Инкэри, словно воробей червяка, — а когда «ручеёк» окончил течь, от души чмокнула гостя прямо в тонкие губы.

За вечерним столом, где подавали, главным образом, сласти — пироги подовые, пряники, леденцы и мёд в сотах, — вдруг сомлела, не выдержав, Агна. Склонилась на плечо мужа, и тело её начало оседать. По знаку Ратхая, женщину подхватили; подруги унесли в ближайший дом. Рванулся было туда же и Ваюр, но вечевые старцы осадили его: ещё не время, не возведена спальня для брачной ночи.

Опомнившись от слов Инкэри, не то хвастливых, не то шуточных, ганапат вновь заглянул в свою кружку, а затем покивал:

— Да уж, вижу, можете! На второй-то день, чуть от стола встав, как начал ты брёвна таскать для ихнего дома… любо-дорого! Можно подумать, для себя строил.

— Для себя, не для себя… кто знает? — загадочно ответил гость.

За собственным столом сидя, под крышей своего дома в четыре жилья, самого большого во всём Гопаларе и самого богатого, ибо трудились под этим кровом шесть сыновей-мастеров со своими жёнами и внуками-юношами, — непозволительно робел градодержец. Который день жил у него Инкэри, вёл себя прескромно; домочадцам нравился, в чём мог, помогал. Но вот незадача: не мог Ратхай долго смотреть в его внимательные синие глаза. Порой чудилось старому богатырю, что сквозь зрачки купца глядит на него кто-то совсем другой, не Инкэри… глядит нечто мертвящее, с чем не справиться и самому мудрому видану.

Языки каганцов в углах качнулись, и на несколько мгновений ожили люди, звери и сказочные существа со стенных рельефов. Начиналась ночь, уже втрое более долгая, чем прошедший стремительный день.

— Тебе одному могу открыть истину, — только тебе, не вашим шаманам. — У гостя презрительно дёрнулся угол рта. — Мы, Ратхай, народ волшебников. Знаемся с незримыми силами, и силы эти помогают нам. Веришь ли, — язык ваш я и вовсе не учил, ни одного часа. Мне его, считай, по слову моему, целиком в память вложили.

— Подземцы, что ли? — стряхнув с себя наваждение, внушённое аль-дом, грозно спросил Ратхай. Зрачки хозяина превратились в колючие иглы; настал черёд Инкэри почувствовать себя неуютно перед мужиком-грома-диной, что мог даже не кулаком, шлепком ладони убить его. — Те, что внизу живут, вам подсобляют, а?..

— Что наверху, то и внизу, говорят учёные люди… — выдавил из себя усмешку гость.

— Не так мыслишь! — Бас Ратхая отозвался тонким звенением в слюдяных узорчатых окнах. — На небесах боги светлые живут. А подземцы что?.. — Вовсе хмурым стало мясистое лицо ганапата, складки прорубили переносицу. — От них и хвори, и младенцы мёртвые у баб, и недород в поле, и недолов охотничий.