Даринда Джонс - Шестая могила не за горами

— Через что я заставила тебя пройти?

Во мне опять вспыхнул гнев, и я прикусила язык (в прямом смысле), чтобы не слететь с катушек. Когда я выхожу из себя, дрожит земля. А от землетрясения в центре Альбукерке никому пользы не будет.

Рейес выпрямился. Кажется, его тоже беспокоило, что я могу напортачить. Я закрыла глаза и сделала несколько глубоких вдохов. Это ведь совсем на меня не похоже. Я не испытываю к людям ненависти. Не вынуждаю их платить за проступки. Слишком много мертвых через меня прошло. Слишком много раз я видела, что приходилось переживать людям и почему они перед смертью становились именно такими, а не другими. Пока хотя бы год не побуду в шкуре Дениз, я не имею права ее судить. Иначе буду не лучше, чем она. Я открыла глаза и увидела каменное лицо. Лицо, от которого болела душа и завязывались узлом кишки. Ладно, может быть, года будет мало.

— У меня только один вопрос, — проговорила я, очень стараясь не выдать голосом всей своей злости, чтобы не быть похожей на мачеху. — Почему?

— Почему?

— Да, почему? Почему ты меня сразу возненавидела? Почему обращалась со мной так, будто я мешаю тебе жить? Чем, бога ради, я тебе насолила?

Дениз раздраженно вздохнула, и к ее лицу вернулся привычный цвет. Хорошенько окрашенный нетерпением по поводу всего, что со мной связано.

— Ничего подобного никогда не было, Шарлотта. Я не питаю к тебе ненависти. Ни теперь, ни когда бы то ни было.

Я подалась вперед и широко улыбнулась:

— Вот что я тебе скажу. Когда ты признаешь, что ненавидишь меня всеми фибрами души, я помогу тебе вернуть папу. Как тебе такой уговор?

— Никогда в жизни я не произнесу таких ужасных слов.

Я ее оскорбила. Класс!

— То есть чувство есть, но вслух признаться ты не можешь?

Дениз неосознанно сжимала сумочку, лежавшую у нее на коленях.

— Шарлотта, мы можем поговорить как разумные люди?

— Минуточку, — протянула я, когда меня наконец осенило. — Ты пришла, потому что папа сыт по горло тем, как ты со мной обращаешься, и теперь думаешь, что если мы подружимся, то он вернется?

— Я пришла, потому что хочу, чтобы мы все пошли к семейному психологу. Не только я и Лиланд, а все мы вчетвером, включая твою сестру.

Рейес сложил на груди руки и снова прислонился к стене, а я вскочила на ноги, с трудом сдерживая бурлящее внутри возмущение. Надо отдать Дениз должное — крепкий она орешек.

— А может, сама к психологу сходишь? Побольше о себе узнаешь, научишься жить в мире с самой собой. А когда это случится, когда ты сможешь говорить правду мне в лицо, вернешься, и мы все обсудим. — Ух, какая я злая! Мне хотелось себе поаплодировать.

По природе своей я вовсе не злой человек, поэтому ушло немало сил, чтобы разбудить в себе зверя и не дать ему уснуть целых полминуты. Черт бы побрал СДВ. Но я собой гордилась. Ни за что больше не буду тряпкой, о которую вытирают ноги. Я сама по себе, и никто, кроме меня, вытирать об меня ноги не будет.

— Чарли, — раздался голос Куки по интеркому.

Я ткнула пальцем в кнопку:

— Да, Куки?

— Эм-м, ты закончила? Я хочу кофе.

— Ой, прости! Сейчас принесу.

— Спасибо. И прихвати по дороге пачку вафель, пожалуйста.

— Легко. — Я пошла к Бунну, бросив через плечо Дениз: — Приоритеты. Ради них и живем. — Налила воды в кофейник и насыпала кофе в фильтр. — И ради кофе. Отныне я — свой личный приоритет. — Я вытащила вафлю из упаковки и вгрызлась в нее зубами, чтобы говорить с набитым ртом. — Чалли бошше ни для каво не буит тляпкой. — Ну ладно, не говорить, а шамкать с набитым ртом. Дениз этого терпеть не может. — Чалли, — я глотнула пережеванный кусок, — тряпка Чарли порвалась, а если кому-то надо обо что-то вытереть ноги, милости прошу обзавестись занозами на голом деревянном трухлявом полу. — Ей-богу, метафоры — мой конек.

— Ну что ж, я хотя бы попыталась.

— Да-да, ты попыталась. Какое благородство — потратить столько усилий! — Я указала на дверь, надеясь, что Дениз поймет намек. — Правда, не пойму, к чему так стараться. Ни к какому психологу все равно бы никто не пошел. Скоро папа отправляется в море.

Она повернулась ко мне, всем своим видом выражая изумление, и моргнула. Я почувствовала, как на нее снизошло какое-то озарение. Дениз изобразила фальшивую улыбку, полную жалости и сочащуюся презрением. За двадцать семь лет я вдоволь на такие улыбочки насмотрелась.

— А я-то думала, ты умеешь отличать ложь от правды. — Она подошла к двери и распахнула ее.

— Стой! Какую еще ложь?