Иван Катавасов - Ярмо Господне

К той же роли полевого наблюдателя предопределенно готовился и рыцарь Филипп в полном соответствии с орденским планом-диспозицией и ходом операции «Ночной первомай», предреченным в его теургическом видении. Твердо убедившись, что никто и ничто не собираются нарушать предписанные планы и замыслы, он покинул ипостась инквизитора и комфортабельный салон арматорского джипа «порше».

«Ох дебита ностра, все похоже на видение в асилуме, но не так чувствительно по нервам бьет. Словно бы опять в заведении фрау Моники. К счастью, без мирских физиологических неудобств… Господи, помилуй и спаси…»

На тот момент рыцарь Филипп прочувствовал себя абсолютно квиетически отрешенным, незыблемо отстраненным от всего происходящего под его проницательным взором, будто и не выходил никуда из ипостаси непоколебимого инквизитора. Тому в немалой иерархии способствовала безупречно задействованная им старинная ритуальная маскировка рыцарей-адептов «массированный протей».

В этом ритуале экипированный в орденскую полевую форму из новомодного светопоглощающего материала «блэкхоул-фрииз» Филипп Ирнеев представал для мирского окружения кем благоугодно его вообразить, но только не теневым силуэтом, различимым в движении и то лишь на контрастном фоне. Кто-то визуально принимал его за давнего как-то, где-то знакомого пожилого мужчину, кому-то он казался обыкновенной женщиной средних лет с незапоминающимися внешними данными, иным мельком виделся мальчиком, быть может, девочкой-подростком, не заслуживающими какого-либо внимания или интереса окружающих.

Кажется, он или она везде и всюду свои, вовсе не чужие. Они едва-едва чем-нибудь приметны эти люди-тени, и потому никого и никогда не заинтересуют подобные типажи из обыденной социальной среды. В реальной жизни их выделяют, различают менее, чем театральных статистов, статисток на оперной сцене или киношную массовку на заднем панорамном плане.

Такие заурядности всегда в массе, чаще всего в центре, бывает, вне его, в эпицентре толпы, растворяясь и сливаясь с ней, чтобы ни происходило поблизости и поодаль от них. Как бы ни были разодеты на улице, совсем раздеты людские толпища на пляже, в аквапарке, на карнавале в Вальпургиеву ночь, зауряды и есть людская масса, безличный и безъязычный антураж.

«Неуловимы, потому что на фиг никому не нужны, язычники. И слава Богу», — оценил Филипп Ирнеев несомненное социальное удобство и тактические преимущества, какие предоставляет ритуал «массированный протей» в приемлемой ретрибутивности.

«Бог даст, асилум кое-какую прелиминарность дополнительно обеспечит».

Сейчас рыцарь Филипп вживе и вчуже лицезреет всех и вся, пребывая обманчиво незримым для всего, включая артефакты класса «око прознатчика». «Я не я, и меня для вас нет».

Он издали оглядел общую панораму горы Игрище и окрестностей, автобусы, автомобили, припаркованные по обочинам трех проселочных дорог, там и сям мельтешение нагих тел на земле и в воздухе. Затем неторопливо зашагал к подножию горы туда, где усилиями и финансовыми вливаниями президента корпорации «Белтон» Вальтера Шумке в ночные забавы малоорганизованных диких белоросских левитаторов привнесена немалая доля цивилизованности.

«Ага, понятненько… Завтра после полудня у этого германо-белоросского подданного здесь «Травень-фест» намечается, по-русски говоря, маевка для служащих и местного персонала из Дожинска. Сей прохвост нибелунг бахвалится устроить публичное отыскание золота, которое-де недовез Наполеон из Москвы в Париж зимой 1812-го года, надорвался дорогой и утопил, скрепя зубами и сердцем, туточки в окрестных болотах.

Вон и часть тутошних летающих ведьмаков и ведьм тоже затесалась в золотоискатели, из рака ноги. Естественно, в пешем строю.

Зато колхозане из ближних селений всем миром немецкому олигарху не верят, боятся. Мол, нечистое тут дело. Ни золота, ни евро им не надобно. Свое бы добро сохранить.

Паки и паки белоросских пейзан за четыреста лет летучего бесовства приучили не соваться на Игрище, некогда капище кривичского идола деда Белуна. Тем паче в первомайскую ночь, когда любопытствующего хлопца как подхватят голые кикиморы, как поднимут в небо не на ковре-самолете, не на воздушном шаре… Так и хлоп его на землю без парашюта и без каких-либо первичных признаков мужеской красы и достояния в подштанниках…»

Вспоминая вводные и арматорскую дорожную лекцию Вероники, Филипп, посмеиваясь, приблизился к приметам цивилизации, по-немецки обустроенной герром Шумке-Шумковичем. Да и шел туда рыцарь по насыпной дороге, уставленной легковыми автомобилями, по которой недавно определенно прошлись грейдером, укатали, заровняли ямы и колдобины.