Оберон Ману - Апокалипсис every day (СИ)

— В мэрию, — непререкаемым голосом сказал Фридрих.

Виталий с любопытством взглянул на него, но перечить не стал.

— Сиди здесь, — приказал немец. — Я сам.

— Да бога ради, — ответил русский.

Господин мэр, конечно же, оказался по горло занят. Он интимно шептался о чём-то в углу коридора с двумя хорошо одетыми мужчинами. Один был похож лицом на шулера из Монте-Карло, второй на местного разбойника. А может, не разбойники, может, любовники. После вчерашнего просмотра Фридрих готов был предположить всё, что угодно. А то и не предположить, а то и, как говорят русские, «в бубен зарядить», то есть набить лицо.

Впервые в его жизни кулаки Фридриха сами собой сжимались и разжимались от страстного желания придушить кого-нибудь собственными руками. Очевидно, то же самое желание было написано на его лице, потому что господин мэр, только что жарко шептавшийся о чём-то с двумя господами, чьи локти он почтительно поддерживал, встрепенулся и прикипел взглядом к лицу приближающегося немца.

— Господа, иностранец! — восторженно взвизгнул мэр.

Господа окинули иностранца взглядом с ног до головы, словно прикидывая, как он будет выглядеть голым. А мэр уже широко распахнул объятия и устремился навстречу, вереща восторженным мазохистом:

— Ах, дорогой Фридрих! Мы слышали о вас, это просто ужасно!

Фридрих остановился.

— Ах, эти противные милиционеры! Но вы выжили, и это просто замечательно!

— После того случая прошло много времени, — сказал Фридрих, останавливая руки мэра, порхавшие вокруг него в желании прикоснуться, дотронуться, приникнуть трепетно.

— Я пришёл по поводу оплаты. Мой первый водитель уже уволился, он не может работать бесплатно. Я заплатил ему из своих средств. Сейчас я нанял второго водителя. Был договор…

— Я помню, помню! — успокаивающе замахал лапками чиновник.

Отчего сразу стал похож на перевёрнутого на спину жука.

— Но в бюджете буквально нет денег! Мы говорим со спонсорами, инвесторами, мы ведём переговоры, мы будем усиливать налоговые службы, мы обязательно заплатим, а сейчас, я искренно прошу прощения, но ко мне пришли… вас проводят к моему заместителю. Я уверен, вы с ним договоритесь.

Мэр совершал лицом самые разнообразные движения. Лапки его мелькали в воздухе, как будто он плёл вокруг иностранца некую невидимую паутину. Откуда-то, как из-под земли, вынырнул услужливый молодой человек, интимным до отвращения прикосновением дотронулся до локтя Ингера снизу и чуточку изнутри, ловко развернул в сторону, а когда Ингер снова смог развернуться, то оказалось, что мэр уже увёл своих гостей. Или они увели его? Но в ближайшей видимости не было видно никого.

Ингер шлепком сбил в сторону потянувшуюся к нему было снова переднюю конечность молодого чиновника и взглянул в его глаза. Там не было ничего, кроме чудовищной искренности. И готовности услужить — любым образом.

Вздохнув, Ингер сказал:

— Ведите. К заместителю.

Заместитель не поднялся с места. Возможно, ему было просто трудно шевелиться. Или ей? Пол существа на первый взгляд не определялся. Средний пол. На полкабинета.

Выслушав суть проблемы и по-прежнему не поднимая глаз, существо по финансовым вопросам, слегка пошевелив сардельками пальцев по бумагам на столе, ответило:

— Ваш служащий слишком много себе позволяет. У нас учителя с врачами по полгода зарплаты не получают. И ничего, терпят. Работают. Да, трудности есть. А кому сейчас легко?

Существо подняло голову, и Фридрих наконец-то смог увидеть глаза помощника мэра по финансовой части. Удивительно дело. Едва лишь бледные бесцветные и тусклые пятнышки, выполняющие роль глаз в этой туше, развернулись в сторону посетителя, как человеческая голова исчезла. Перед ошеломлённым взором немца произошло нечто вроде чуда. Воротник костюма для делового человека внезапно заполнился гладкой лоснящейся шкурой, и на немца уставилась огромная свиная голова. Оцепенев от внезапного превращения, Фридрих слушал ритмичное хрюканье, неведомым образом складывавшееся в членораздельную человеческую речь. Но слова как бы существовали сами по себе. Вне зависимости от того, как шевелился пятачок свиньи и елозили по бумаге её копытца. Членораздельное чавканье как бы выпускало из пасти чудовища невидимую мономолекулярную нить, опутывающую тело человека по ту сторону канцелярского стола и лишающее его не только физической подвижности, но малейшей возможности шевелить мозгами, мыслить. Просто жить.