Денис Чекалов: Гончие преисподней

Наверняка он собирался добавить «и я тоже», но инстинкт самосохранения все же пересилил. В долю секунды уродец перелетел через стол и приземлился прямо в кружку Прокла. Оставалось только надеяться, что страх птички не приведет к последствиям, о которых пожалеет каждый, кто потом попробует отхлебнуть.

– Боги дают тебе один день, – пропищала тварь, – чтобы замолить свои грехи.

Франсуаз пожала плечами.

Она подтянула к себе кружку Прокла и легким движением притопила в ней голову грифона.

– Значит, грехи? – ласково спросила она. Девушка ослабила нажим, и грифон, отплевываясь и щурясь, вновь поднял голову над элем.

– Ты повела себя грубо и вызывающе, – пискнул он. – Здесь, в городе.

Прокл постепенно раздувался от гордости. На лице появилась блаженная улыбка, какой не видали там с той поры, как его в последний раз сбросил на мостовую конь. Конечно же! Сами боги не выдержали дерзости нахальной девицы. Вступились за его воинскую честь. Есть все-таки справедливость на свете. Грифон продолжал, не сбавляя темпа:

– Когда выставила на посмешище престарелого человека. Старичок-то, поди, едва дышит. А ты на него с мечом.

Френки расхохоталась.

– Дайте! – заорал Прокл. – Дайте мне эту курицу неощипанную. Я его в порошок сотру.

Я сомневался, что это возможно физически. Грифон уже настолько пропитался элем, что перед растиранием его пришлось бы как минимум два дня просушивать на солнце.

– Один день, – повторил грифон. – За дерзость твою и бесстыдство. Не замолишь грехи – я знаю пару богов, которые с радостью добавят тебя к своему гарему.

Франсуаз закусила нижнюю губу. Она любит рисковать и играть с судьбой, но только потому, что знает, когда пора остановиться.

– Что надо делать? – отрывисто спросила она.

– Боги милосердны, – солгал грифон. – Любой хороший поступок сгодится. Не мелочь, конечно, какая-нибудь. Мало просто кинуть монетку нищему или отрубить голову торговцу, что торгует курятиной. Нужно что-то значительное.

Грифон осмотрелся, уперся крыльями в края кружки и неожиданно легко выскользнул из нее. Он взмыл в воздух, намереваясь, по всей видимости, улететь подальше от честной компании, но Франсуаз быстро схватила его за хвост.

– Постой-ка, – сказала она. – А почему только меня наказали? Разве Прокл вел себя лучше?

Уродец гаденько захохотал:

– Этот старый дурак давно уже все заповеди богов нарушил. Но сама посуди, кто ж его в свой гарем захочет.

С этими словами грифон вырвался и вылетел из таверны. Вдогонку за ним отправилась кружка Прокла. Бородатый очень хотел сбить на лету наглеца и хоть таким путем вознаградить себя за страшные унижения.

Эль, смешанный с плевками грифона, выплеснулся из кружки и плюхнул прямо на макушку половому.

– Совсем с ума сошел, дурак старый, – закричал половой. – Вот ужо отхожу тебя метлой, пьянчуга, будешь знать.

Прокл несколько раз порывался вступить в смертельный бой с дерзким половым, но я и Димитриус смогли оттащить его и вывести на улицу.

Расплачиваться пришлось мне.

Порывалась помочь нам и Френки. Однако помощь ее состояла в том, что время от времени она давала половому дружеского пинка в бок, и я велел ей держаться подальше.

Свежий воздух, ворвавшись в разгоряченную голову Прокла, то ли развеял в ней винные пары, то ли, напротив, заставил их сгуститься. В любом случае, Бородатый перешел от хмельной ярости к не менее пьяной меланхолии.

– Что наша жизнь? – печально вопрошал он, угодив ногами в поилку для лошадей и уныло бредя в никуда, переставляя ноги в воде. – Еще вчера тебя уважают. Ценят. Называют учителем. А сегодня прилетает к тебе задрипанная курица, называет старым пеньком, и никто, никто не вступится за тебя.

Я протянул ему руку, чтобы помочь выбраться. Прокл тяжело вздохнул, словно его заставляли расстаться с девственностью, затем ухватился за мою ладонь и громко высморкался в рукав.

– Академия – в куски, – продолжал он, стараясь шагать быстрее, отчего брызги неслись во все стороны. – Все разваливается. Пятьдесят лет я жил, учился владеть мечом, сражаться – а все для чего?

На этом слове он упал лицом в пыль и перевернул вслед за собой поилку.

– С его школой и правда так плохо? – спросила Франсуаз.

По ее тону никто не смог бы заподозрить, что девушке есть до этого дело.

– Дела у Прокла идут блестяще, – отвечал я. Я взвалил друга на плечо и понес по улице.

– Но когда он выпьет, то начинает жалеть себя. Поэтому и старается держаться подальше от бутылки. Сегодня не смог.