Кэтрин Фишер - Архон

— Где музыкант? — Лис забрал у Сетиса кружку.

— Спит.

Шакал покосился на него.

— Лис, сходи приведи его.

— Боишься, они сбегут? — Сетис старался не выказывать волнения. Он прислушивался к тихим разговорам женщин за спиной, к перестуку ткацких станков. Харед встал, прошептал что-то жене, потом вернулся и сел. Сетис подвинулся, освобождая ему место.

Шакал устремил на юношу свой загадочный взгляд. Потом сказал:

— Мы купили зерна, воды и фруктов. Буря идет на убыль, и, по словам наших новых друзей, скоро можно будет трогаться в путь.

Сетис в задумчивости кивнул.

— Что-то не так?

— Нет, всё в порядке. — Он пытался говорить обычным тоном, но от Шакала не укрылось его возбуждение. — Пожалуй, волнуюсь немного. Алексос… ему всего десять лет. А этот путь и для самых сильных из нас станет нелегким испытанием.

Грабитель могил выпил воды, откинул с плеч длинные светлые волосы.

— Волнуйся лучше за себя. Писцу не часто приходится ходить пешком.

— Зато часто приходится работать головой, — обозлился Сетис. — А мои мозги вам понадобятся.

— Насколько я помню, — ледяным тоном отозвался Шакал, — твой ум замешен на предательстве.

— А твой — на бесчестии.

За ними наблюдал Харед, на его изуродованном лице отразилось изумление.

— Вы разве не друзья? — тихо спросил он. — Если люди не доверяют друг другу, им нельзя идти в пустыню. В пустыне можно надеяться только на своих спутников. В тех местах человек как на ладони. С него слетает вся шелуха, и душа обнажается.

Сетис отвел глаза. А Шакал спокойно ответил:

— Будем надеяться, с нами такого не случится.

Вернулся Лис. У него за спиной стояли Алексос, сонный и взъерошенный, и сердитый Орфет. Женщины остановили ткацкие станки и подняли глаза на Архона. При виде него в их лицах вспыхнуло нечто доселе невиданное — нежность, сострадание. У юной жены Хареда на глазах выступили слезы.

Алексос сел и взял инжира.

— Мои любимые, — радостно сообщил он, глядя на ягоды.

Орфет налил вина, опрокинул в рот целую чашу и налил еще. Его руки дрожали, кожа на лице и голом черепе покрылась коростой. Маленькие глазки опухли, одежда запачкалась.

Шакал недовольно глядел на него.

— В пустыне никакого вина не будет.

— Я сам себе понесу.

— Мы понесем воду, толстяк. Воду и только воду.

— Да, Орфет, — сурово подтвердил Алексос. — Не бери вина. Оно вредит тебе. Портит твою игру.

Толстяк обернулся к мальчику, нетвердой рукой взъерошил ему волосы.

— Тогда я сейчас выпью сколько смогу. А что до моей игры, дружище, с ней покончено. Песни иссякли.

— Мы их найдем. — Алексос в задумчивости посмотрел на Хареда. — Благодарю тебя за доброту. Да будет мое благословение на тебе, твоем народе и твоих детях.

Бывший вождь повернулся к нему здоровым глазом.

— У меня нет детей, — уныло промолвил он.

Алексос пожал плечами.

— Здесь перекресток, — сказал он. — Отсюда начинается много разных дорог.

Посреди озадаченного молчания из-за занавешивающего вход полога выглянула рыжая голова Лиса.

— Вожак, буря закончилась, — сообщил он. — Можно идти.

Каждый из них, кроме Архона, нес тяжелую поклажу: провизию и воду. Алексос же имел при себе только посох, который ему дала Гласительница. Он поигрывал им, дразнил собак на цепи, те радостно лаяли и катались по земле. Сетис, с завистью взглянув на мальчика, взвалил мешок на спину и поправил ремни. Тяжесть поклажи пригибала его к земле. Сама мысль о том, чтобы тащиться с такой ношей под палящим солнцем, наполнила его ужасом, но жаловаться было некому. Он знал, что как раз этого Лис от него и ждет, и потому хранил упрямое молчание.

— Желаю удачи, — сказал им Харед. — Да пребудет с вами Царица Дождя и благосклонность Теней.

— Только Теней нам и не хватает, — сухо отозвался Шакал.

Он стремительно зашагал прочь, Орфет и Лис поспешили за ним, а Алексос помахал рукой кочевникам, сказал:

— До свидания! — и босиком побежал вперед, на посохе перепрыгивая через камни.

Сетис сделал несколько шагов и оглянулся. Женщины вышли из палатки и смотрели ему вслед; он нашел глазами ту, молоденькую, с лицом, наполовину скрытым чадрой, и их глаза встретились. Надо бы поговорить с Алексосом, но что может сделать мальчик? Про письмо следует помалкивать. Сначала он было подумал, не рассказать ли о нем остальным. А почему бы и нет? Почему не признаться, что Аргелин шантажировал его, угрожал его семье? Он отвел взгляд и поплелся прочь, подальше от отчаяния в глазах девушки. Он понимал, почему ни с кем не поделится своей тайной. И причина была так страшна, что он едва осмеливался признаться в ней самому себе. Потому что, если не случится ничего другого, ему придется выполнить то, о чем просил генерал.