Василий Тарасенко - Драконий Катарсис. Изъятый

Безумие… Оно плавит тело, сминает плоть. Наслаждение переливается по телу, стекаясь туда, в эпицентр моего расплавленного «я». Нет разума, нет мыслей, нет оценки… Ничего нет.

Она играет мной, месит, как глину, плавит, как раскаленный металл. Она лепит из меня что-то, ведомое только ей. И я поддаюсь изменениям с готовностью воска, текущего под огнем свечи. Она понимает отблески моих желаний, заставляя стонать. Ее глаза смеются, довольные результатом. Она плавным змеиным движением скользит по мне, впивается в губы и жадно пьет дыхание. В голове уже ничего нет, кроме желания слиться, ощутить нашу страсть во всей ее полноте и жажде.

Сегодня я хочу выпить тебя, моя змея. Выпить до капли, до замирающего дыхания, до экстаза и звезд на вечно черном небе. Она нависает надо мной. Скорее же, скорее! Невозможность терпеть и ждать ввинчивается в каждую клеточку тела. Разве такое возможно? Конечно, вот оно — происходит здесь и сейчас. Ну же! Наверное, кричу… Требую, рыча сквозь зубы. Моя змея послушна.

Ты любишь меня, я знаю. Ты готова отдать мне всю себя. И делаешь это без малейшего сомнения, зная, что сейчас мы привязываемся друг к другу еще сильнее, плотнее и нежнее. Прибой твоей животной энергии накатывает все чаще, с каждым движением желтый полумрак над головой удаляется, превращаясь в марево. Губы шепчут сухие звуки твоего имени. Ты кричишь, я кричу, мы кричим.

Хоровод звезд выносит нас в астрал, разбивая покой надмира на миллионы витражей. И пусть я сойду с ума, но рядом с тобой это — правильно и естественно. Твои движения ускоряются, наполняя меня ощущением правильности. Уже близок момент желанной вспышки. Новая волна темного пламени впивается внутри меня в напряженное от удовольствия естество, подгоняя разрядку. Мое имя звучит в твоих устах дрожащей негой. Я больше не могу сдерживаться и не хочу. И наше дыхание свистящим хрипом убаюкивает воспаленную страсть.

Лайэссия протяжно застонала, выныривая из неги. Я же пытался отдышаться. Каждое наше единение оказывалось сродни рождению звезды. Этот раз не стал исключением. Мы молча посмотрели друг другу в глаза и поцеловались глубоко, нежно и долго. Оторвавшись наконец от меня, нагайна встала с постели, сгребла мою безвольную разнеженную тушку в сильные лапы и отнесла в ванную комнату рядом со спальней. Небольшой бассейн с теплой водой принял мое расслабленное, вялое тело. Плескались мы долго, с удовольствием и плюханьем. Ощущать себя в центре заботы мне все еще было непривычно и странно. Как жаль, что на Земле не довелось испытать такого полета. К чертям собачьим! Я здесь, рядом с любимой, и пусть весь мир поперхнется доводами своего рассудка. Лайсси выдернула меня из воды, завернула в мохнатое полотенце и отволокла на постель, которую уже успели перестелить слуги. Лежать в объятиях змеедевушки было очень приятно, тепло и бесконечно уютно. Но я героически не заснул, дожидаясь, пока дыхание нагайны выровняется и станет глубоким.

С сожалением выбравшись из теплых рук Лайсси, я нашел на полу старые шорты, с сомнением повертел их в руках и отшвырнул подальше. Хватит, пора им на свалку. Нашарив в платяном шкафу первые попавшиеся штаны (оказавшиеся веселой голубенькой расцветки) и какую-то кремовой масти рубаху, я тихонечко выполз в коридор, где под старательно-равнодушными взглядами стражи и оделся. А чего, нам не привыкать к эксгибиционизму. Предстояло два серьезных разговора, и терять время было не с руки. Завтра я подарю моей змее-искусительнице свободу. Если уж решать проблемы — так не стесняясь в гонорарах.

Проснувшись от возни под боком, я лениво потянулся, сгреб теплую Лайсси в охапку и уткнулся носом в ее шею. Нагайна-полукровка, Многоликая, способная менять облик, в ответ что-то буркнула сквозь сон, прижимаясь ко мне и вызывая почти непреодолимое желание повторить ночной фейерверк… Но дел было катастрофически много, и я с сожалением выполз из-под теплого мохнатого покрывала, оставив будущую жену досыпать. Сам я из-за ночных метаний по Санаану и переговоров не выспался катастрофически, но когда это мешало?

Новый день обещал новые дела, о которых необходимо было позаботиться скорейшим образом. Когда я, натянув все те же голубенькие штаны, от которых тащился все больше и больше, вышел из большой комнаты, выбранной нами с Лайсси для бурной семейной жизни, в коридоре сразу наткнулся на нового церемониймейстера Годериха. Солидный остроухий дядька, стати которого позавидовал бы любой качок, уверенно поклонился и сказал: