Владимир Ленский - Странники между мирами

Вместе с Эйле он вышел в крохотный внутренний садик, разбитый в доме на уровне второго этажа. Там имелась небольшая клумба и одно деревце в кадке. Талиессин подбежал к клумбе, выдернул пучок травы и вытер испачканный кровью палец о голую землю. Сидя на корточках, он повернулся к Эйле.

— Если завтра эта земля будет покрыта травой, значит, моя мечта сбылась.

— А если нет? — спросила Эйле тихо.

— Если нет — подумаем, как нам быть, — сказал он. — Я что-нибудь решу. Мальчишка — замечательный. Мне не хотелось бы, чтобы он считался бастардом.

Но ни наутро, ни через два дня на голой земле ничего не выросло. Она оставалась черной и пустой.

Уже не в первый раз Талиессин замечал этого человека. Темный плащ, спокойная, уверенная повадка. Он появлялся вечерами, когда принц бесцельно бродил по городу — по привычке, которая завелась у него с недавних пор. Если Талиессин нырял в какой-нибудь кабачок и просиживал там по нескольку часов кряду, то по выходе он непременно видел того же самого человека. Терпеливый, точно уличная тумба, он стоял у входа и с безразличным видом следил за всеми, кто выходил наружу.

Человек этот не вел себя как соглядатай. Он не прятался, не пытался скрыть свое присутствие. Он даже не особенно беспокоился о том, что Талиессин его заметил.

Скоро принц начал с ним здороваться. Человек, впрочем, никогда не отвечал на приветствие. Продолжал смотреть неподвижно и даже бровью не вел.

Талиессин переживал время смятения. Он проводил у Эйле долгие часы, а после выходил в ночной город и без устали кружил по темным улицам, переходя из одного квартала в другой. Он не брал с собой никого из приближенных, хотя королева не раз умоляла сына быть осторожнее. Слугу, которого отправили было тайно сопровождать Талиессина, принц попросту отколотил.

Ему нравился его таинственный, молчаливый спутник. Он никому об этом не рассказывал, даже Эйле.

По возвращении в столицу Эмери пришлось улаживать очень много дел, и в первую очередь — заплатить хозяину Кустера громадные неустойки: за самого Кустера, «погибшего» по дороге, за лошадь и экипаж. Деньги на диво скоро утешили содержателя постоялого двора: он оборвал свои причитания на полуслове и начал сладко улыбаться.

— Прибыльное дельце, — сказал Эмери своей спутнице, когда постоялый двор остался позади. — За одного Кустера он получил как за двух. На эти деньги он может купить двух Кустеров, пристроить их к каким-нибудь болванам-авантюристам, вроде меня, а затем взять как за четырех Кустеров. Купить четырех Кустеров...

— Интересно устроены у людей мысли, — заметила Уида. — Из одного бедного Кустера вы можете сделать восемь и даже шестнадцать...

— Поэтому нам и принадлежит мир, — парировал Эмери.

Эльфийка насмешливо сморщила нос. Эмери счел, что эта гримаска удивительным образом придает ей обаяния, однако делиться с Уидой подобным соображением, естественно, не стал.

Дядя Адобекк встретил племянника сдержанно, Ренье — с восторгом.

Уида стояла в тени, почти совершенно сливаясь со стеной, так что ее не было видно. Когда Ренье выпустил руку брата, Эмери оглянулся туда, где — как он точно знал — находилась Уида, и окликнул ее.

Уида отделилась от стены и стала видна.

Адобекк вздрогнул от неожиданности.

— Настоящая эльфийка, — сказал Эмери скромно. — Чистокровная. Умеет быть невидимой — по крайней мере, в мире людей, чуть что — покрывается розами. Глаза зеленые, кожа черная.

Он взмахнул рукой, как бы охватывая этим жестом всю фигуру девушки целиком.

— Ты говоришь о даме так, словно это лошадь! — прошипел Ренье ему на ухо.

— Поверь, такое сравнение ей только польстит, — так же шепотом отозвался Эмери.

— Учтите, двойняшки, я все слышу! — предупредила Уида угрожающим тоном.

Адобекк подошел и, склонившись, молча поцеловал ее руку. Она положила ладонь ему на затылок.

— Вы ведь знаете, каковы мы в любви, не так ли? — проговорила она грудным, воркующим голосом.

Адобекк вскинул голову. В его глазах мелькнуло отчаяние.

— Да, — ответил он, и в этом коротеньком слове прозвучало столь сильное чувство, что Ренье вдруг покраснел. Он и не подозревал, что в его уже немолодом дяде могут кипеть такие страсти.

Уида улыбнулась весьма милостиво.

— Я буду жить у вас, — объявила она.

— Этим вы окажете честь моему дому, — сказал Адобекк.

Он предложил ей руку, и вместе они скрылись за дверью.

Ренье сказал брату: