Уильям Николсон - Последнее пророчество

Так, с песней на устах, выбивая ногами ритм, отшельник достиг вершины холма. Перед ним в серебристом свете спрятавшегося за облаками солнца возвышались стены без крыши. Внутри собралась целая толпа Певцов — числом более тысячи, — и все они пели, покачиваясь и притопывая в такт. Заняв свое место среди них, отшельник осмотрелся и увидел знакомые по годам учебы лица. Однако никто не узнавал его. Всех глубоко захватило пение.

К тому времени, когда те, кто пришел после отшельника, заняли место в зале, он тоже не видел и не слышал ничего, кроме песни. Сбывалась его судьба, избранная много лет назад. Ради этого его учили, этого он ждал так терпеливо. Время завершения почти наступило.

Всю ночь они пели. Топая ногами по земле, Певцы ощущали ее дрожь. Они чувствовали судороги почвы и понимали, что медленно и почти незаметно она открывается. Они продолжали петь, ритм их песни ни на мгновение не ослабевал, заставляя землю под ногами волноваться, растягиваться и рваться.

С первыми лучами солнца земная твердь распахнулась. Те, кто оказался рядом с тонкой трещиной, отпрыгнули в сторону, но так и не прервали своего ритмичного пения. Сейчас они пели во всю силу, усиливая звук криком, топаньем и снова криком. Они хлопали, топали и кричали. Новые Певцы все прибывали — они пели на ходу, и песнь становилась все громче.

И вот раздался режущий ухо звук, сопровождаемый долгим грохотом и скрипом. Этого звука они ждали так долго — никто и никогда не слышал его раньше. Всем им несказанно повезло. Они стали поколением, узнавшим огненный ветер.

Земля внутри каменных стен дрожала и трескалась, открываясь, словно рана, некогда исцеленная, а теперь вновь кровоточащая. Каменные глыбы с грохотом падали на пол. Певцы продолжали свою песнь, покачиваясь и притопывая, чувствуя, как земля расступается под ногами. С наступлением рассвета мягкие лучи озарили стены, покрытые расширяющимися трещинами, и пыльную необъятность огромной пещеры под ними.

Наконец земля перестала двигаться, и песня прекратилась или, скорее, изменилась, превратившись в тихий напев. Те, кто стоял ближе к краю, медленно заскользили вниз. Прочие, продолжая петь, ждали, чтобы вскоре присоединиться к ровному потоку.

Вот и отшельник приблизился к крошащемуся краю и поплыл вниз, в темноту. Разорванные каменные стены расширялись книзу — к гладкому каменному полу огромной пещеры. С одной стороны глубокая пропасть пересекалась быстрым потоком — здесь протекала подземная река, бегущая ниже уровня моря и исчезающая под каменными сводами. Высоко над отшельником синело небо. Вокруг стояли его братья и сестры. А впереди возвышалась вырезанная из камня платформа, на которой располагалась каменная гробница.

Четыре колонны поддерживали невысокую крышу. Внутри на каменном возвышении покоилось древнее тело давно умершего человека. Здесь, в тишине подземной пещеры, лежал он непотревоженным сотни лет, с самого дня своей смерти. Плоть высохла, обнажив кости. Лицо превратилось в череп с остатками желтой кожи. Руки были сложены на груди, кость к кости.

Когда-то его имя было Аира Мантх. Его называли пророком. Он умер, но сила его осталась жива. Она жила в его последователях — племени Певцов. Жила она также и в его детях.

В огромной пещере острова Сирин песнь замолкла. Певцы знали, что теперь должны ждать, — никто не знал, как долго. Ожидание вошло у них в привычку. Со временем прибывали новые призванные, пока не собрались все. Скоро явится дитя из пророчества. Тогда пробьет час.

И тогда, как обещал пророк, он будет жить вновь и вновь умрет.

Креот сидел на табурете в коровнике, руки трудились над выменем смирно стоящей коровы, а бывший император меж тем наблюдал за солнцем, встающим в тумане. Молоко било в деревянное ведро ритмичными струями, звук становился все глуше по мере того, как емкость наполнялась. Корова вяло жевала сено из набитого мешка, который висел перед ней. Другие коровы в маленьком стаде спокойно лежали, дожидаясь своей очереди.

Солнце показалось над далекими холмами, и сияющий алый диск окрасил продрогшие поля неестественными цветами. Сереющий лес вспыхнул и порозовел и несколько мгновений светился, как новорожденный, пока солнечный диск не спрятался за облаками.

— Что за вид, а, Ангелок? — произнес Креот. Медленным движением он погрузил половник в ведро и неспешными глотками выпил теплого молока. Затем поднялся на ноги, перелил содержимое ведра в огромный бидон, стоявший на тележке, и подвинул табурет к следующей корове. Усевшись, Креот со вздохом принялся разминать пальцы.