Уильям Николсон - Последнее пророчество

Мампо досталась самая тяжкая ноша. Ступая грузно, но решительно, юноша нес на спине свою приемную мать — госпожу Холиш. Она не могла идти самостоятельно вовсе не потому, чтобы была слишком молода или стара. Она была слишком толстой.

— Не хочу я быть обузой, — говорила она всякий раз, когда Мампо взваливал ее на спину.

Юноша никогда не жаловался; казалось даже, что он и не устает вовсе. Правда, теперь Мампо больше не улыбался. Он говорил, только когда его о чем-нибудь спрашивали, и чувствовалось, что мысли юноши при этом витают очень далеко. Мампо не мог простить себе того, что стал причиной смерти отца.

— Мампо, прекрати казнить себя, — постоянно твердила ему Пинто. — Это сделали они. Не ты.

— Они сделали это из-за меня.

— Ты не виноват, Мампо.

— Отец так нуждался во мне, а теперь он мертв.

Пинто умоляла его, утешала… Но нет, что бы она ни говорила, все было напрасно. Девочка знала, что сердце Мампо разбито еще и потому, что он потерял Кестрель. Да только Пинто никогда бы не осмелилась даже намекнуть другу на это. Оставалось верить, что Кесс жива, как утверждал Бомен.

— Она отыщет нас, — говорил Бо.

И каждой ночью, когда они сворачивались на каменистой земле, чтобы поспать, Пинто видела, как Бомен с открытыми глазами неподвижно сидит на земле, надеясь услышать далекий голос сестры.

Аира Хаз вскоре натерла волдыри на ногах, и каждый шаг причинял ей мучительную боль. Женщина не уставала поносить проезжающих мимо солдат, бормоча себе под нос ровный поток древних проклятий.

— Навозные козючки! Свинючие вонючки! Понго на ваши головы!

Солдаты не понимали восклицаний женщины, и потому кара ей не грозила, но и душу отвести ругательства не помогали — что толку в брани, если вся язвительность ускользает от недругов? В конце концов, измученная безысходностью положения и болью в ногах, внучка пророка нашла способ выразить свою ненависть к мучителям, не подвергая себя риску. Аира принялась восхвалять их:

— О гиганты! О несравненные! Ваши ноги словно молодые дубы! Я слышу, как они скрипят на ветру!

— О чем это она?

— Красота ваших проникнутых сопереживанием ликов ослепляет неосторожного! Маленькие жужжащие создания слетаются на свет ваших глаз!

— А, не обращай внимания. Сумасшедшая!

— Драгоценная субстанция, текущая из ваших носов, служит целительной мазью для ягодиц счастливцев!

К исходу второго дня пути настроение пленников начало меняться. Еда была простой, но вполне приличной, темп солдаты задавали довольно быстрый, но и его можно было выдержать. Никто не пытался отстать или убежать. Странная и пугающая новая жизнь становилась привычной, среди пленников начали завязываться дружеские отношения.

— Эй, юноша, — услышал Мампо голос позади себя. — Ты уже давно несешь эту славную леди. Пора бы и отдохнуть.

Мампо обернулся и увидел, что предложение исходит от бывшего императора Араманта. Креот Шестой был огромным бородатым мужчиной весьма дружелюбного вида. Казалось, тяготы пути совсем не отразились на экс-правителе.

— Благодарю вас, сэр. Я справлюсь.

— Чепуха, клянусь бородой моего предка! Моя спина ничуть не слабее.

Мампо понял, что Креот не отступится, и опустил госпожу Холиш на землю.

— Вы не возражаете, тетушка?

— Ненавижу быть обузой, — сказала женщина. — Если бы мои ноги могли идти быстрее, я бы лучше шла сама.

— Не переживайте, славная леди. Влезайте-ка ко мне на спину.

Мампо не стал отрицать, что передышка была нужна ему. Теперь они с Креотом несли госпожу Холиш по очереди и скоро стали друзьями. Мампо обнаружил, что бывший правитель Араманта обладает удивительно добрым нравом. Он всегда радовался скудной еде, а ночью благословлял землю, на которой спал.

— А я думал, что вам приходится тяжелее, чем любому из нас, — однажды сказал Мампо. — Все-таки вы были императором.

— А, все это в прошлом, — отвечал Креот. — Теперь я такой же, как все.

Оказалось, что он давно уже хотел чего-нибудь подобного. Ведь еще пять лет назад, когда жизнь в городе резко изменилась, Креот заявил своим подданным, что теперь он не видит смысла оставаться императором и хочет снова вести жизнь обычного гражданина. Однако вскоре стало ясно, что бывший правитель ничего не умеет делать и нечем заработать себе на хлеб. Поэтому Креоту пришлось вернуться к обязанностям императора и руководить различными церемониями. Целых пять лет он принимал участие в семейных празднествах и собраниях по случаю окончания школы в разных кварталах города.