Аня Сокол - На неведомых тропинках. Шаг в пустоту

Дети вошли в безвременье и я вместе с ними.

Песнь на грани слышимости оборвалась. Высшие и низшие через свои тени пришли в наш мир. И взяли то, что им предлагали. И отступили, растворяясь в ставшем нестерпимо ярком солнце, разгоняющем туман и возвращающем миру четкость и краски. На этот раз тишина была живой, с шелестом ветра в листве, отдаленными голосами и шорохом шагов.

Я выпрямилась. Невер еще всхлипывал, на темной чешуе личика застывали крупные, как горошины, капли слез. Линии под ногами остались, но они больше не соединяли миры. Я провела ботинком по ближайшей стирая ее, обычный рисунок на земле. Все кончилось. Мы в filii de terra. И мы живы.

Последнее вряд ли надолго, так как явидь подскочив ко мне, одной рукой забрала ребенка, другой же вцепилась в волосы и дернула так, что у меня в газах потемнело.

— Ты что творишь? — зашипела она, лицо покрывалось чешуей, явидь скидывала человеческий облик.

— Пусти! Больно!

— Должно быть больно, за такое этого еще мало, — Пашка притянула меня вплотную к лицу, вернее, морде, — ты же видела, что делают остальные? Видела! Ты же не слепая! Что, так трудно повторить? Скажи? — Рука дернулась, под чешуйчатой кожей перекатывались мускулы.

И все-таки она сдержалась, на мгновение закрыв глаза и издав короткий рык, к моему облегчению, разжала пальцы.

— Веселое у вас посвящение. — Я пошатнулась и потерла затылок.

— Хватит паясничать! — рявкнула явидь. — Хватит отделять себя от остальных. Сегодня из-за твоей гордыни и своеволия Неверу могли отказать в посвящении. После этого детей в колыбелях душат. Слышишь? Если ты не изменишься, однажды, клянусь, я выну твое сердце, даже если мне потом придется пожалеть об этом. Хватит жить по своим никому не нужным принципам! Пора решать, с нами ты или нет.

Помнится где-то я уже подобное слышала, с меньшей экспрессивностью и большей убедительностью. Прервал ее змееныш, тот, от кого меньше всего этого ожидали. Невер повернул темную голову, мигнул большими светло-зелеными глазами, протянул руку ко мне и громко фыркнул. Пашка дернулась. Змееныш тянулся уже двумя руками. Улыбка, бесценная первая радость, освещала забавную мордочку.

— Что? — охнула Пашка. — Что ты с ним сделала? — Голос сорвался на визг.

— Она стала радной, — ответила появившаяся рядом хранительница. — Вместо того чтобы отдать ребенка, она защищала его, закрыла его собой, радела за него. У нас здесь настоящее посвящение, настоящий посвященный и настоящая радная, впервые за много лет. В первую же мою церемонию. Спасибо, — девушка повернулась ко мне, ее глаза смеялись, — за все спасибо.

— Не за что.

Невер продолжал протягивать лапки, и у меня руки чесались взять его. О недавней отчужденности и недоверия к этому созданию не хотелось даже вспоминать. Ребенок как ребенок, посимпатичнее многих в нашей тили-мили-тряндии.

— Что значит настоящее посвящение? — явидь рыкнула, но на Милу это не произвело ни малейшего впечатления. — А остальные чем тут занимались?

— Спроси у них, — хранительница встряхнула головой, и блестящие волосы рассыпались по плечам, — пришли, сунули детей низшим и довольны. От этого никому ни горячо ни холодно, лишь детям расстройство. Посвятить — значит познать. Посмотри на сына, он знает ее. У них с Ольгой нет ни грамма общей крови, но им никогда не понадобится амулет матери. Он посвященный, она радная, они знают друг друга. У тебя есть человек, которому ты безбоязненно можешь доверить жизнь сына. Это и есть посвящение, подарок вам от ушедших высших.

— Нет, — замотала головой Пашка, — невозможно! Об этом бы знали.

Я не удержалась и дотронулась до вытянутой ручки, в глаза сразу бросился наливающийся чернотой синяк, опоясывающий запястье. Невер весело фыркнул.

— Нет, — хранительница махнула рукой, — нас даже не слышат.

Мы оглянулись. Разговоры, смех, пусть местами и натянутый, кто-то рычал, кто-то качал ребенка, кто-то переходил от одной семьи к другой. Пустующий еще недавно круг был полон нечисти, но ни один из них не обращал на нас внимания. Ни косых взглядов и шепотков, как можно было ожидать после случившегося. Мы были невидимками в толпе.

— И вы никому не скажете, — Мила коснулась наших губ кончиками пальцев, и я почувствовала легкое покалывание, — не сможете. Таинство посвящения остается таинством. Для остальных красивым и, возможно, значимым ритуалом.

Пашка хотела еще о чем-то спросить, но нас прервали, да так, что к этому разговору мы больше не вернулись.