Ник Перумов - Тёрн

Аспидно-чёрный скакун почти летит, едва касаясь копытами земли. Всадник припал к изогнутой шее, одной рукой судорожно вцепившись в поводья, а другой пытаясь прикрыться от хлещущих по лицу ветвей. Наездник не правит, лишь старается удержаться в седле, жеребец же мчится без дороги, сквозь густой подлесок, прокладывая себе дорогу бронированной грудью.

Над лесом замерла опрокинутая чаща бездонного неба, отражения вечных звёзд — капелек росы, зависших над Великим Древом, — уже поблёкли, предвещая скорый рассвет. Закатилась первая из Гончих, её серебристая сестра отставала, как и всегда, проливая жемчужные лучи на колышущийся под свежим ночным ветром густой лес. Нет и не будет равнодушным небесным сестрам дела до бед и тревог раскинувшегося под ними Листа.

Ближе и ближе лай — всадник не понукает скакуна, тот мчится по собственной воле, вспомнив, наверное, древний ужас его диких сородичей перед стаями зубастых преследователей.

Дорога — вернее, её отсутствие — идёт под уклон. Скоро конец чащобам, недалёк и берег озера Эве. Мрачный и древний Деркоор — родовое гнездо владетелей Деррано — далеко позади, в лесистых предгорьях Реарского хребта.

Скорее же, скакун, милый мой, хороший — скорее, умоляю!

Жеребец с ходу перемахнул неглубокий старый ров, заросший и оплывший — древняя межа, кон-граница владений двух родов — Деррано и Берлеа, владетелей замка Берлекоор. Кое-где ещё тут можно встретить полусгнившие палисады и частоколы, в ту пору, когда шатался королевский трон в Симэ, а сеноры-владетели так и норовили по-своему перекроить карту Долье. Те времена давно канули, престол содержит внушительную дружину наёмных войск, всегда готовых в зародыше прикончить любую смуту.

Но рубеж не спасёт всадника на чёрном жеребце и не защитит. Это охотиться нельзя на землях соседа без его разрешения — а преследовать, пусть даже и не беглого рудничного серфа, очень даже можно.

Лай. Лай. Лай. Рвущий слух вой, и справа, и слева — сеноры Деррано славятся псарнями и отборными гончими, за щенками присылают со всех концов королевства и не только — приезжают и из Меодора, и из Доарна.

Дальше, дальше, пока не падёт измученный скакун, и тогда — сперва разрядить в преследователей маленький двойной самострел, захватить с собой хотя бы пару их, а потом… потом главное — избежать соблазна, не схватиться за тесак в наивной надежде отбиться от двух десятков опытных воинов и охотников за беглыми. И успеть сорвать с шеи наглухо запечатанную смолой глиняную бутылочку на волосяной плетёнке. Сунуть в рот. Зажмуриться. И — раскусить…

Нет, не дамся им. Ни за что. Лучше уж так.

Маменька знала, что делала, когда надела это на шею.

После рва лес кончился, потянулись поля, луговины, по левую руку должно лежать озеро, здесь угодья серфов-рыбарей, разбитые ими для облегчения податного ярма.

Жеребец хрипит, начинает задыхаться. Всадник успел оторваться от верховой погони, преследователи часто меняли скакунов, поневоле отставая.

По лицу катятся злые слёзы. Ну почему всё так глупо, почему, Семь Зверей, почему? Не спрашиваю, почему вы от меня отвернулись, вы давно уже не глядите на свой мир, а в пришедших вам на смену я не верю. Оставлю это сенорам Деррано…

Никем не понукаемый, жеребец взял правее, отдаляясь от берега, — прямо к скоплению негустых рощиц, покрывших старые оплывшие холмы. Ещё правее лежит торный тракт, соединяющий Деркоор через приречный городок Фьёф с замком рода Берлеа, — нам туда совсем не надо, скакун, на дороге ещё скорее угодишь в лапы охотников!..

Жеребец словно слышит этот безмолвный крик — и стрелой несётся прямо, к рощицам.

На что ты рассчитываешь, мой верный, если нам не удалось оторваться в оставшихся позади чащах?

Вот мелькнули первые деревья, подножия окутаны кустами, словно густым дымом. Ночь стоит на страже, сберегая покой своих детей, и скакун вдруг замирает, взрывая раздвоенными копытами неподатливую землю.

— Ты чего? — обливаясь слезами, шепчет всадник, скатившись с седла.

Скакун лишь безмолвно опускается на колени, ложится, вытянув шею.

Наездник машинально поднимает арбалет, с явной натугой взводит обе тетивы, оглядывается.

Предрассветные сумерки ненадолго сгустились — незримая рука ветров задёрнула отставшую Гончую плотным серым занавесом. Невесть откуда наползли тучи, и ночь словно бы вернулась. Во мраке смутно угадывался круг из семи покосившихся камней, увенчавших холм, словно корона.