Зачем вообще спасала, раз теперь решила бросить?!
И паучиха заплакала. Швырнула ненавистный клинок в чащу серых стволов. Опустила руки и ненароком коснулась головы фурии. Подлетела, как ошпаренная, и тут же рухнула на ослабевших ногах. Задрожала всем телом и, свернувшись в комок, взвыла. Кошмары, мучившие незнакомую воительницу, отчасти передались и ей. И тогда она стала плести паутину, нашептывая стучащими зубами под нос.
Мир Люция начала различать спустя вечность или пару мгновений: у нее больше не было чувства времени. Над ней сидела девочка и таращилась восьмью глазищами: два как у обычных людей, только абсолютно черные, другие помельче у висков. Темные капельки-брови хмурились.
Опять иллюзии.
Заметив, что Люция очнулась, паучиха отскочила.
Бескрылая отщелкнула из-за спины арбалет и вытянула в ее сторону:
— Я предупреждала.
Рука затряслась мелкой дрожью, не успела Люция даже взвести арбалет. И вот уже лицо девочки расползлось, лес растянулся, смялся, мир закружился и придавил к земле всем своим весом. Ну вот опять! Она сжалась в комок, чувствуя отдаленно, что ее трясло, что она задыхалась, мерзла в огне и плавилась во льдах. Отчаяние душило, не давая отличить явь от иллюзий. После побега они становились все чудовищнее с каждым днем. Не давая вздохнуть. Не давая жить. Бесконечная агония без боли. Неужели нельзя никак унять этот ад?!
Все остановилось и замерло. Опало осенней листвой, растаяло, обдавая приятной прохладой. Сбежало, оставляя разум в покое.
Люция почувствовала на своих висках приятную дымку, мысли стали чище, яснее. Открыла глаза: над ней нависла паучиха. Девочка плела свою паутину, растягивала ее, сминала, спутывала, разворачивала, кусая бесцветные губы.
— Эй… Таракань, — одними губами позвала бескрылая, и та вздрогнула. — Что ты сделала?
Люция села и попыталась собрать себя в кучу. Мир все равно плыл. Но на левом запястье блестело от пота клеймо — сто восемь.
— Тебя отравили чем-то сильным, я подчистила твои кошмары, — скромно потупив взгляд, прошептала девочка. Паутина в ее руках рассыпалась.
— Вылечить не можешь? — Люция сняла с волос остатки липкой дымки.
— Нет. Я только с телом могу. Душа — слишком сложно, — девочка снова затеребила подол платья, оголяя мраморно-белые ноги в черных панталонах. Смешная.
— Как тебя зовут? — вздохнула Люция, поднимаясь. Отряхнулась и подала маленькой незнакомке руку.
— Все зовут Арахной. Мама назвала Евой, — приняв помощь фурии, та встала.
— Ева так Ева. Меня зовут Люциферой. Ты зови Люцией, — маршал кивнула и, поправив ремни, отвернулась. — Можешь пойти со мной, если обещаешь не дать мне сойти с ума.
Ева кивнула, соглашаясь.
— А куда ты идешь?
— Сперва вон к тому озеру, — и Люция, наклонившись, показала рукой на едва различимые блики в лесу. — Советую искупаться, больше чистой воды не будет. Перекрашу волосы, передохну. Поедим. Затем в округ Змей. Тут недалеко граница.
Провидица снова кивнула, озеро так озеро. И, поправив задники туфелек, поспешила за фурией. Люция шагала быстро, хоть и покачивалась из стороны в сторону. Все ее мысли занимало клеймо и так внезапно кончившиеся иллюзии.
***
Бирюзовая гладь водоема блестела холодно, склонившиеся над ним деревья покачивались, осыпая темные листья, и те кружились, танцевали, сбиваясь в грязную кучу у другого берега.
Ева не знала, как ей быть, стоит ли идти купаться вместе с фурией или подождать на берегу. Осталась стоять, исподлобья наблюдая за Люцией. Боялась разглядывать в открытую, Мерур бы за такое косы повырывал, и парой затрещин она бы не отделалась. Но фурию девочка не смущала. Она равнодушно сбросила куртку, пропитавшуюся потом и кровью байку, размотала рыжие бинты.
И провидицу едва не вывернуло. Она спешно закрыла рот рукой и сдавила пальцами горло, снимая спазм. Не было на спине фурии и сантиметра гладкой кожи. От штанов до лопаток тянулась лепра и сочилась белесой слизью. Болезнь клочками выхватывала куски плоти вдоль хребта. Страшнее всего были шрамы. Рваные, от плетей, от крючьев. Наспех зашитые, растравленные. Отрубленные кости как раз там, где у ангелов росли крылья — свежие кровавые раны. От копчика до плеч, огибая лопатки, тянулись кровоточащие рубцы срезанной кожи, пеньки вырванных перьев торчали из ран. Вот и все, что осталось от крыльев ангелицы.
— Что, жутко, да? — усмехнулась та, оборачиваясь.
Ева замотала головой, едва найдя в себе силы улыбнуться. Но Люция повернулась всем телом, и новый спазм сдавил горло. Та вся была в шрамах, руки исполосованы, залатаны. Живот снедала лепра. Даже на груди не осталось живого места. Обычному человеку такое не вынести.
Читать дальше