Ясинский Анджей - Воспоминания участника В.О.В. Часть 3

- Вот будешь здесь спать, - указала хозяйка на деревянную лавку вдоль стены.

До вечера времени было еще много и женщины, усевшись на лавке, начали рассказывать о своем бытье при новых порядках. Работали они на какой-то фабрике, где делали оконную замазку. Работой сильно не обременяли, по восемь часов в день. Зарплату платили советскими рублями и платили столько же, сколько и при советах, аккуратно раз в две недели. Только на эти деньги купить было нечего. Все стоило очень дорого. Работа хороша была тем, что не угоняли в Германию. Туда ехать женщины боялись.

- А что же у вас во дворе не видно ни одного мужика? Квартир во дворе вроде много, а мужчин не видно? - полюбопытствовал я.

- А откуда им и быть-то? Одни с фронтом ушли. Другие, которые как-то вернулись, их всех немцы по­забрали. Даже детей, которые раньше были комсомольцами, тоже забрали. А куда их забрали? Известно куда! В тюрьму, в лагеря, а там расстреливают. Ты парень, тоже постарайся уйти отсюда поскорее. На мужиков у нас вроде как бы охотятся. Документов то у тебя никаких нет! Мужчины в городе - это полицаи да немцы. Плохо, парень.

Наговорившись, женщины стали расходиться. Моя хозяйка стала готовить ужин. Во дворе на кирпичиках развела огонь и стала жарить на масле лепешки. Они на сковороде вкусно шипели, румянились и вызывали без того хороший аппетит.

- Так еще жить можно,- сказал я, показы­вал на жареные в масле лепешки. - С голоду не умрете.

- Да, это верно, - ответила хозяйка. - Только что с голоду и не умрем. На отруби денег находим, а масло на фабрике воруем. Думаешь, это в самом деле настоящее масло? - Хозяйка улыбнулась. - Это мы с фабрики потихоньку от немцев олифу таскаем. Жить то надо. Вот мы и едим это. Ничего, живы! Хоть она ,олифа и не вкусная, но называется маслом, мы привыкли. Первый раз и нам не нравилось.

Утром женщины подробно рассказали про дорогу, по которой можно легче было выбраться из города. Вместе с людьми, идущими на работу, вышел из дому и я. Бодро шагая по улицам с рабочим людом, я старался похо­дить на местных горожан и наверное был не так уж заметен. По крайней мере, мне так казалось, и я рассчитывал в кратчайший срок выбраться из города. Проходя мимо церкви, встретил настоящего попа. Он был кругленький и розовощекий, с длинными во­лосами на голове и бородой. Поверх черной до пят рясы на цепочке висел серебряный крест. Раньше я попов никогда не видел и знал о них только по картинкам из книг. Теперь же, разглядывая живого пришельца из чужого мне мира, пытался разгадать тайну: наш он, этот попик, или импортный? Если он наш, то откуда у него на голове столько волос? За период оккупации они не могли бы так вырасти. Поп был не из стариков. Ведь при советах попов в стране не было. Наверное, он из импортных! Когда поп проходил ближе, я посмотрел ему в лицо. Оно было сытым и самодовольным. О чем он думает? Какие у него мысли? Хотелось узнать, что он за человек! Почему-то подумалось, что это артист или аферист. Мои размышления прервал громкий смех. Вблизи прохо­дила группа немецких танкистов, все они были в хорошо сидевших на них черных мундирах с черепами на пилотках. Шли они, беспечно разговаривая, звонко смеялись и ни на кого не обращали ни малейшего внимания. Так дома, в школе, мы ходили на прогулки.

- Им тоже хорошо живется, - подумал я.

На лицах никаких забот или раздумий. Все они были чисты, аккуратны. В воздухе носился запах одеколона. Когда танкисты отошли, я оглянулся и с досадой подумал: вот у нас были бы солдаты так хорошо одеты. Перед глазами встали свои солдаты, в их допотопных, неказистых серых шинелишках. Берет зависть и досада. Если бы истинное положение вещей было мне известно до этого, то, наверное, ничего из виденного меня бы не удивляло так. Может быть, во всем виновата наша неумелая, неправильная пропаганда? Теперь, когда с истиной пришлось столкнуться лицом к лицу, в душу стали заползать неожиданные сомнения, иногда резко противоположные ожидаемым. Немцы в своей одежде выглядели людьми богатыми и красивыми. Может быть мы, сравнивая себя с ними, потому так и назвали их словом пан. Кто придумал для немцев это непривычное русскому уху название, пан? Русское понимание слова 'пан' звучит возвышающе для завоевателя немца, и униженно для завоеванного русского. Это слово ставило русского в положение раба и, слишком не по-современному, возвышая немца. А может быть, в то время это соответствовало психологическому самосознанию обоих наций. Самосознание, впоследствии, предрешившее исход борьбы двух наций. Ведь каждое действие вызывает ответное противодействие. Пресыщение предрасполагает к пассивности, а неудовлетворенность к действию. Иногда, при определенных условиях, выигрышные ситуации оборачиваются проигрышем, и наоборот.